неописуемой красоты, которая пострадала от времени, от обстоятельств, от

небрежности или от ненависти людской, у нас сердце надрывалось бы о том, как

эта красота изуродована, но с каким благоговением, с какой заботой мы стали бы

обходиться с ней ради всего, что в нее вложил художник, и всего, что еще

осталось от его замысла. И только отождествляясь, сплетаясь как бы корнями с

этой неизъяснимой красотой Божией в каждом человеке, мы можем начать

вглядываться в то, что разрушено или повреждено, и постараться вернуть это к

жизни.

Кроме примера из книги Мартина Бубера, мне приходит на память один русский

священник в его отношениях с одним из его духовных детей. Священник был очень

большим человеком, духовный сын его был очень обыкновенный. Тем не менее, когда

они встречались раз-другой в год, духовный сын бывал поражен, что он как бы

унесен вперед духовным отцом, наподобие того, как маленькая лодка, привязанная

к большому кораблю, движется за ним на буксире. Расстояние между лодочкой и

кораблем может быть и очень большим, но потому что корабль движется к Богу, то

и лодочка тоже движется к Богу. Но, как я уже сказал, при одном условии:

духовный отец, духовный руководитель должен принять духовное чадо в свое

сердце, в свое существо, отождествляясь с ним в молитве, в благоговении, так,

что, когда он стоит с Богом, когда он стоит перед Богом в молитве, он должен

приносить Богу каждого из тех, кто ему доверился.

С другой стороны, существуют повседневные отношения, и здесь, я думаю, надо

делать различие в отношениях к духовному руководителю. С одной стороны, есть

просто приходский священник. Долг приходского священника— проповедовать

Евангелие в его чистоте и полноте, принимать самому его благую весть и

провозглашать ее в неповрежденности. К приходскому священнику мы иногда—

или регулярно— приходим на исповедь. Но может случиться так, что

он— не тот духовный руководитель, который может нас вести; он может

помочь нам на пути, в практических проблемах, в частностях, при разрешении