смертников и знает, что не сегодня— так завтра, а может, через день, но всегда

в неожиданный момент вдруг загремят засовы, откроется дверь и вызовут его на

смерть… Так надо готовиться к исповеди, не слегка, не думая: ну, я скажу

кое-что, а в другой раз, может, вспомнится что-нибудь иное…— нет! Так

надо исповедоваться, как будто сейчас тебя расстреляют, сейчас тебя пожнет

смерть, больше времени нет и никогда больше его не будет. Иначе исповедь не в

исповедь, иначе это только поверхностное рассмотрение себя самого, без глубины,

без ответственности и без плода.

Затем надо себе ставить вопрос: в чем меня могут упрекнуть другие? Вот я

стал перед Страшным судом, и Господь обратился ко всей вселенной и сказал:

смотрите на него, смотрите на нее— кто имеет что сказать? кого он

обездолил, кого унизил, кого обошел, кого забыл, кого осквернил, кого

ранил?— придите! И тогда мы будем смотреть вокруг себя в ужасе, потому

что не будет тогда места что бы то ни было утаить и каждый должен будет сказать

правду о каждом. На земле мы уже многое можем сделать, когда нас порочат,

злословят, укоряют— а мы отворачиваемся гневно, нетерпеливо, вместо того

чтобы прислушаться и спросить себя: сколько правды в том, что говорит мне или

обо мне этот человек, а если все неправда, что я ему сделал, каким образом я

его ранил, каким образом он обманулся во мне, какова моя ответственность за то,

что в его душе родились из-за меня злоба, гнев?

И наконец, мы можем приступить к слову Самого Бога. Заповеди Божии ясны,

слова Христа в Евангелии светозарно ясны. Что мы скажем, когда поймем, что не

может себя назвать настоящим человеком тот, кто не является подобием Христа, то

есть тот, для кого эти заповеди— только внешние, чуждые ему законы, для

кого эти заповеди не являются раскрытием светлейших его глубин? И все это под

знаком жизни и смерти, все друг за друга ответственны, все друг с другом

связаны, не уйдет никто ни от кого— не потому, что кто-то будет в этот

страшный день укорять другого, а потому что вся правда раскроется…