Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

Я думаю, что это один из самых трудных вопросов медицинской практики, не

только по отношению к пересадке органов. Он встает постоянно, скажем, во время

войны. Перед тобой несколько раненых. Ты не можешь спасти всех. На кого ты

обратишь больше внимания? Ты выбираешь того, который может выжить,— и за

его счет кто-нибудь умрет. Ты не обязательно выбираешь того человека, которого

тебе хотелось бы спасти, ты решаешь вопрос только в контексте данной ситуации.

По отношению к пересадке органов вопрос стоит так же. Один больной—

отец семьи, он единственный зарабатывает на жизнь и может обеспечить семью.

Другой— выдающийся ученый. Если он умрет, наука и человечество потеряют

что-то очень важное. Еще другой человек очень молод, перед ним вся жизнь. Как

решать? И вот тут приходится принимать— как бы сказать?— «бессердечные»

решения. Взвесить все возможности, потому что иногда пересадка почти наверняка

удастся, иногда успех ее очень сомнителен; и если речь идет о выборе, то и это

приходится принимать в учет. Когда рассматриваешь такую нужду, перед тобой и

другой вопрос: не всякий организм может принять пересадку из любого другого

организма. Поэтому делается очень тщательное исследование совместимости, хотя

абсолютной уверенности никогда нет. Но если в одном случае уверенность

бльшая, в другом меньшая— это играет важную роль. Это решение

отчасти профессиональное, тут важны твои знания, твой опыт, все, чем тебя

наделила наука. С другой стороны, иногда встает душу разрывающая нравственная

проблема. Дадим ли мы умереть юноше, спасти которого умоляют его родители, потому

что думаем: нет, он не сможет принять этот орган, или: он не выживет больше

одного-двух лет, тогда как другой человек этот орган может принять и прожить

дольше?

Думаю, что по отношению к врачу можно было бы сказать то, что святой Максим

Исповедник говорил о богослове: у него должно быть пламенное сердце и ледяной

мозг. С одной стороны, ты должен пламенеть состраданием, любовью, всеми самыми

глубокими человеческими чувствами, освященными еще и твоей верой, с другой