В наше время есть возможность исправить всеобщее здоровье человеческого

рода. Но это значит, что человек как бы вмешивается в Божеские дела. Как ты на

это смотришь?

Скажу, во-первых, что вмешательство человека происходило все время. Мы

только играем в прятки, когда говорим, что в таком-то случае мы вмешиваемся, в

другом не вмешиваемся. Каждый раз, когда врач дает какое бы то ни было

лекарство, он вмешивается. Каждая операция— вмешательство. Каждое

изменение условий жизни, хотя бы санаторий,— тоже вмешательство. Надо

говорить очень прямо и просто, что бывает необходимость вмешиваться как в состояние

здоровья отдельного лица, так и в состояние родового здоровья данной

генетической линии. Это решение очень ответственное, но все зависит от того, во

что ты вмешиваешься. Если у человека болезнь, которую он будет передавать из

рода в род, и ты можешь пресечь эту передачу болезни,— да, ты вмешался

раз и навсегда, и за это тебя будут благодарить. Скажем, если прекратить в

родовой линии гемофилию, то этим можно спасти целый ряд мужчин, которым была бы

передана эта болезнь генетически, от трагической жизни и еще более трагической

смерти, и в этом ничего предосудительного нет. Этим ты не создаешь нового рода

человека, не похожего на богосозданного человека. Ты просто исправляешь то, что

в течение тысячелетий случилось генетически или иначе и что можно прекратить

ради счастья не только данного человека, но и целого ряда других людей. Если же

ты вмешиваешься и стараешься создать новый род человека— это недопустимо,

потому что предполагает, что те люди, которые вмешиваются, заранее знают, куда

это приведет, и хотят создать человека, отвечающего их представлениям.

Владыка, трудный и трагический вопрос— вопрос аборта. Конечно, он

ставится «ретроспективно», когда женщина приходит на исповедь и кается в

совершенном. Но как быть, если женщина приходит к тебе в медицинской нужде и

просит твоего совета, может быть, и благословения? Ведь аборт как таковой

Церковь запрещает…