Христианское действие в таком специфическом смысле может быть действием

Божиим, только если мы научимся сознательному отношению к самому Богу, к Его

живому слову, к своей жизни, к жизни окружающих людей, когда мы сами делаемся

Божиим действием, скажем, руками Божиими, глазами Божиими, голосом Божиим.

Замечательно в этом плане определение Иоанна Крестителя у евангелиста Марка,

повторение слов пророка Исаии: глас вопиющего в пустыне (Мк1:3).

То, что говорит Иоанн,— это настолько не он сам, но именно то, что

Бог имеет сказать, что сам Иоанн— только голос, который звучит через

человека. Это Божий голос, звучащий через человека, это даже не человек,

который говорит божественные слова, настолько он прозрачен; вот пример.

Дальше: что мы можем сделать? Конечно, мы не начинаем на вершинах созерцания

и не можем сказать: отныне все, что я буду делать, будет Божественным

действием. Но я могу сказать: отныне я буду учиться смотреть, учиться слушать

человека, слушать свою совесть, слушать слово Божие. Я буду учиться не кидаться

в бой раньше, чем пойму,— а мы это делаем постоянно: мы еще не

поняли, а уже действуем. Затем надо понять, что означает послушание воле

Божией. Послушание означает слушать и перерастать себя самого тем, что

приобщаешься к мыслям Бога, к Его волеизъявлениям. В каком-то отношении и в

этом— планомерная, осмысленная деятельность христианина, при условии, что

она не настолько «планомерна» и «осмысленна», что Богу там никакого места не

нашлось. Иногда бывает, что мы все спланируем для Бога и так тесно все спланируем,

так все точно, что единственное, что Бог может сделать,— это взорвать

нашу схему; включиться в нее— уже никакого места Ему нет.

Получается, что критерий христианской жизни— неудача за неудачей?

Нет, критерий не в удаче и неудаче. Я сказал о Христе, что Он «неудачник» с

точки зрения неверующего, который видит Его историю, но с точки зрения нашего

опыта веры это самая потрясающая победа, которая когда-либо была одержана. И

вопрос ставится именно о переоценке наших суждений; суть в том, что мы не можем