Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
Затем есть другие места, которые нас, скажем прямо, не очень трогают. В
общем порядке мы согласны: раз Бог так думает— почему бы и нет? Но
какие-нибудь слова, которые явно к нашей жизни не относятся, нас не задевают.
Например, притча о браке не специально волнует человека, который готовится к
монашеству.
Есть еще места, на которые мы реагируем отрицанием. Если бы мы были честны,
мы бы сказали: нет, Господи, это— нет, спасибо! Помню, я говорил раз о
заповедях блаженства. У меня есть благочестивая прихожанка, которая слушала,
слушала и говорит: «Ну, отец Антоний, если вы это называете блаженством,
пожалуйста, берите его себе, но я этого блаженства не хочу. На самом деле:
нищенствовать, плакать, голодать, жаждать, да еще быть гонимым,— и это вы
называете блаженством? Ну, спасибо вам!» Она хоть прямо сказала. Мы большей
частью вежливо укрываемся. Мы говорим: ах, да!— и тут же
отворачиваемся— ну да, я знаю, вот такой-то святой то-то говорил,
другой— третье, я же не святой, поэтому я еще не дорос.
А есть другие места, которые прямо в душу бьют. Помните, на пути в Эммаус
ученики говорили: разве сердце наше не горело в нас, когда Он говорил с нами
на пути? (Лк24:32). Как услышишь такое место, знай: тебе лично сказал
Господь. Причем даже не уйдешь от этого, потому что уже отозвался, сердце уже
дрогнуло, ум уже ухватился— значит нет никакой возможности сказать: это
ко мне не относится— это уже отнеслось. В тот момент, когда ты
начинаешь говорить: нет, нет,— это уже: да, да. Значит, это слово,
которое Господь сказал прямо тебе, которое относится к твоей личной жизни,
которое ты воспринял всей силой души (сколько там ее есть): в этом соответствие
между тобой и Богом, созвучие, гармония. И это значит, что Христос тебе явил
один из законов твоей собственной природы: ты вдруг стал сам себе понятен. Он
тебе сказал: разве ты не видишь, каков ты в самые просветленные и углубленные
минуты? Вот такие места никогда не надо оставлять ни на завтра, ни в стороне: