Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

молодых в этой группе. Это основная чисто русская группа: и русского языка, и

русской культуры, и русского воспитания, но затем идут четыре поколения

смешанных браков. Наша староста170—

моя сверстница, старый мой друг, вполне русская по образованию, культуре; ее

мать вышла замуж за англичанина в России еще лет за десять до революции. Она,

значит, полуангличанка, сама вышла замуж за англичанина, который после

пятнадцати лет был принят в православие. Дочь и сын уже четвертушки, они

поженились и вышли замуж за англичан; сейчас я крещу их детей, в которых одна

осьмушка русской крови. Как сказать: они русские или нет? Да, в каком-то смысле

они русские, но, конечно, есть много семей, где два поколения назад уже

потеряна всякая связь— с русским языком, во всяком случае. И потом есть у

нас англичане, ставшие православными по различным обстоятельствам: очень многие

просто потому, что слышали проповеди, слышали лекции, прочли какие-нибудь

книги— и прибились.

Одна группа была очень забавная. Я в 1967 или 1968году в течение

недели проповедовал на улицах в Оксфорде. Просто становился где-нибудь,

подбиралось несколько человек, я в течение часа проповедовал Евангелие, а в

течение полутора часов отвечал на вопросы. В какой-то день ко мне подошел

юноша— мохнатый, лохматый, с длинными волосами, одетый в длинную свитку,

и говорит: «Чего вы на наши собрания не ходите?» Я спрашиваю: «Какие собрания?»

—«У нас целая группа хиппи здесь, а чем вы не хиппи? Одеты как никто, вид

у вас совершенно странный, вокруг шеи какая-то цепь: такой же хиппи, только из

старых». Я сказал, что если так, то, конечно, приду на собрание— когда

следующее? «Сегодня вечером приходите». Вот, пришел я на собрание: громадная

комната, матрасы по стенам, свечки стоят на голом полу (и для освещения, и для

прикуривания), и один из молодых людей стоит, свои стихи читает. Я пробрался в

какой-то угол, сел на матрас и стал слушать. Первое, что меня поразило,

это— как его слушали. Там было человек пятьдесят, и слушали его