больше, чем собой, перед чем благоговеют больше, чем перед самими собой.

Второе, что следует помнить, это то, что как нам ни дороги, как ни полны

смысла классические и традиционные формы богопочитания, они не единственны, что

Церковь выработала их постепенно, что они являются выражением ее знания, опыта

Бога и ее способности выражать и передавать этот опыт и знание, выражать также

те чувства и состояния сознания и души, какие пробуждает это знание Бога. Но от

поколения к поколению вполне законно могут быть выработаны новые пути, они

полны новизны, но столь же подлинны, как прежние.

Мы живем сейчас в секулярном обществе. Мы в нем, даже если сами «не от

мира». Но нам следует быть очень осторожными, чтобы не провести это различие

слишком резко и не вообразить наивно, будто мы живем в мире, но вовсе не

принадлежим ему. На самом деле мир не только окружает нас— в большой

степени он и внутри нас. Мы не принадлежим безоговорочно, в совершенной мере

Царству Божию среди мира, который нам чужд. Оба члена этого противопоставления

ложны. Мы в становлении, но еще не достигли его, а окружающий нас мир— не

просто та тьма внешняя, о которой говорит Евангелие (Мф8:12). Это

тоже сложная, чрезвычайно богатая среда, где Бог действует и которая часто

более чутка и восприимчива к духовным ценностям, чем мы— мы, ослепленные

привычкой и образом действий, унаследованным от прошлого.

Тем не менее есть, как мне кажется, две характерные черты, которыми можно

определить то секулярное общество, в котором мы живем, и нашу собственную

обмирщенность сегодня.

Первая черта— потеря чувства Бога. Эта потеря чувства Бога, если она

полная и радикальная, и определяет секулярное общество, я бы сказал—

«идеальное» секулярное общество, потому что секулярное общество, каким мы его

видим и переживаем, не утратило чувство Бога радикальным образом: такое

общество было бы совершенно чуждо Церкви. Когда мы оборачиваемся внутрь себя и

судим себя самих, мы с трагической ясностью видим (потому что такой суд для