большей частью проще: являемся ли мы силой примирения? Являемся ли мы силой

любви? Является ли Евангелие в нашем сердце, в нашей жизни и через нас— благой

вестью, которая доносится до людей, как радость, как свобода, как новая

жизнь?

Второй пример, который я хочу вам дать, относится к девятнадцатому году

нашего столетия. Один из городов средней России, переходивший раз за разом из одних

рук в другие, оказался в руках новой власти; в этом городке находилась женщина,

жена русского офицера со своими двумя детьми. Она спряталась на окраине города,

в опустелом домике, и решила переждать до момента, когда сможет бежать. Однажды

вечером кто-то постучался к ней в дверь. Она трепетно ее открыла и оказалась

перед лицом молодой женщины, ее же лет, которая ей сказала: вы ведь такая-то,

не правда ли? Вам надо немедленно бежать, потому что вас предали, и сегодня

ночью придут вас брать. Мать посмотрела на нее, показала своих детей: куда мне

бежать— они же далеко не пойдут, и нас сразу узнают! И тогда эта женщина,

которая была просто соседкой, вдруг обратилась в то великое существо, которое

называется евангельским словом ближний; она улыбнулась и сказала: «Нет!

Вас искать не станут, потому что я останусь на вашем месте». «Но вас

расстреляют!»— сказала мать. И молодая женщина снова улыбнулась: «Да! Но

у меня нет детей». И мать ушла, а молодая женщина осталась. Глубокой ночью

пришли, застали эту молодую женщину (звали ее Натальей) и расстреляли. Но мы

можем многое за этим себе представить, и представить не чистой фантазией, а

образами из Евангелия. Мать ушла с детьми, Наталья осталась одна в доме, в

наступающем вечере, в наступающей ночи. Было темно, было холодно и одиноко. И

перед ней не было ничего, кроме ранней смерти, насильственной, ничем не

заслуженной, никому не нужной, смерти другой женщины, которая станет ее смертью

просто по любви. Разве это не напоминает Гефсиманскую ночь? Возрастом она была

сверстницей не только ушедшей матери, но и Спасителя Христа. Он тоже в ту ночь

один, в углубляющемся мраке, в холоде ночном, в одиночестве ждал смерти—