любовью одного человека с готовностью оставить все и быть с ним, последовать за

ним, куда бы он ни пошел. А слово «Агнец» напоминает нам о ветхозаветном

пасхальном ягненке, который впервые был заклан в ту ночь, когда евреи бежали из

Египта (Исх12): непорочный, невинный агнец, жертва человеческого греха. Позже

этот образ был перенесен на Спасителя Христа как на непорочного Страдальца,

который принял муки, потому что люди отпали от Бога и перестали быть в полном

смысле людьми.

Итак, образ, данный нам в лице Невесты Агнца,— образ

трагической любви; любви, проходящей свой путь в нашем трагическом мире в

полном сознании этого трагизма, принимающей этот трагизм не как нежеланную,

отвергаемую муку, а как призвание, как участие и в судьбе самого мира, и

в тайнах Божиих.

Оба эти образа говорят о любви: любви совершенной, любви жертвенной до

конца, любви ликующей. В одной древней рукописи Евангелия есть место, где

спрашивают Христа: «Когда придет Царство Божие?» И Христос отвечает: «Царство

Божие уже пришло там, где двое— уже не двое, а одно».

Можно тогда поставить вопрос: если Царство Божие на самом деле пришло в

браке, то каково отношение этого Царства к человеку, выбирающему одинокую

жизнь? В Церкви существуют два института, которые кажутся противоположными друг

другу: это брак и монашество. Вместе с тем для всякого человека, который

принадлежит Церкви, является ее членом, живет ее жизнью, совершенно ясно, что

противоречий в ее бытии, ее сущности быть не может. И на самом деле, если

продумать вопрос о браке и монашестве в их существе, делается ясно, что брак и

монашество— как бы два лика одной и той же Церкви. В браке единство

бросается в глаза: двое соединяют свою судьбу так, чтобы весь свой земной путь

пройти вместе. В монашестве человек отходит от той личной человеческой близости,

которая составляет радость и полноту брака, как бы в предвкушении того времени,

когда Бог победит, когда победит все, что есть лучшего в человеке. Да, монах от