Итак, образ, данный нам в лице Невесты Агнца,— образ

трагической любви; любви, проходящей свой путь в нашем трагическом мире в

полном сознании этого трагизма, принимающей этот трагизм не как нежеланную,

отвергаемую муку, а как призвание, как участие и в судьбе самого мира, и

в тайнах Божиих.

Оба эти образа говорят о любви: любви совершенной, любви жертвенной до

конца, любви ликующей. В одной древней рукописи Евангелия есть место, где

спрашивают Христа: «Когда придет Царство Божие?» И Христос отвечает: «Царство

Божие уже пришло там, где двое— уже не двое, а одно».

Можно тогда поставить вопрос: если Царство Божие на самом деле пришло в

браке, то каково отношение этого Царства к человеку, выбирающему одинокую

жизнь? В Церкви существуют два института, которые кажутся противоположными друг

другу: это брак и монашество. Вместе с тем для всякого человека, который

принадлежит Церкви, является ее членом, живет ее жизнью, совершенно ясно, что

противоречий в ее бытии, ее сущности быть не может. И на самом деле, если

продумать вопрос о браке и монашестве в их существе, делается ясно, что брак и

монашество— как бы два лика одной и той же Церкви. В браке единство

бросается в глаза: двое соединяют свою судьбу так, чтобы весь свой земной путь

пройти вместе. В монашестве человек отходит от той личной человеческой близости,

которая составляет радость и полноту брака, как бы в предвкушении того времени,

когда Бог победит, когда победит все, что есть лучшего в человеке. Да, монах от

этого отказывается, но он не отказывается от любви: во-первых, от любви к Богу,

во-вторых, от любви к человеку. Монахом может стать только такой человек,

который осознал и воспринял достаточно глубоко трагизм мира, для которого

страдание мира настолько значительно, что он готов о себе позабыть совершенно

для того, чтобы помнить о мире, находящемся в страдании, в оторванности от

Бога, в борении, и для того, чтобы помнить о Самом Боге, распятом по любви к

миру. И поэтому уход в монашество далеко не означает бегства из мира. Мне