Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
хотя на грани смерти. «О,— сказал он в тот миг,— если бы мне
даровали жизнь, ни одно мгновение ее я не потерял бы…»27 Жизнь была дарована— и сколько ее
было растеряно!
Если бы мы сознавали это, как бы мы относились друг ко другу, да и к себе
самим? Если бы я знал, если бы вы знали, что человек, с которым вы
разговариваете, может вот-вот умереть и что звук вашего голоса, содержание
ваших слов, ваши движения, ваше отношение к нему, ваши намерения станут
последним, что он воспримет и унесет в вечность,— как внимательно, как
заботливо, с какой любовью мы бы поступали! Опыт показывает, что перед лицом
смерти стирается всякая обида, горечь, взаимное отвержение. Смерть слишком
велика рядом с тем, что должно бы быть ничтожно даже в масштабе временной
жизни.
Таким образом, смерть, мысль о ней, память о ней— как бы единственное,
что придает жизни высший смысл. Жить в уровень требований смерти означает жить
так, чтобы смерть могла прийти в любой момент и встретить нас на гребне волны,
а не на ее спаде, так, чтобы наши последние слова не были пустыми и наше
последнее движение не было легкомысленным жестом. Те из нас, кому случилось
жить какое-то время с умирающим человеком, с человеком, который осознавал, как
и мы, приближение смерти, вероятно, поняли, что присутствие смерти может
означать для взаимных отношений. Оно означает, что каждое слово должно
содержать все благоговение, всю красоту, всю гармонию и любовь, которые как бы
спали в этих отношениях. Оно означает, что нет ничего слишком мелкого, потому
что все, как бы ни было оно мало, может быть выражением любви или ее
отрицанием.
Личные воспоминания: смерть матери
Моя мать три года умирала от рака. Ее оперировали— и неуспешно. Доктор
сообщил мне это и добавил: «Но, конечно, вы ничего не скажете своей матери». Я ответил:
«Конечно, скажу». Помню, я пришел к ней и сказал, что доктор звонил и сообщил,
что операция не удалась. Мы помолчали, а потом моя мать сказала: «Значит, я
умру». И я ответил: «Да». И затем мы остались вместе в полном молчании, общаясь
без слов. Мне кажется, мы ничего не «обдумывали». Мы стояли перед лицом
чего-то, что вошло в жизнь и все в ней перевернуло. Это не был призрак, это не
было зло, ужас. Это было нечто окончательное, что нам предстояло встретить, еще
не зная, чем оно скажется. Мы оставались вместе и молча так долго, как того
требовали наши чувства. А затем жизнь пошла дальше.