которое почти всегда, мне кажется, имеет место в католической литературе:

смешение плоти и тела. Чтобы пояснить различие между ними, напомню прекрасное

выражение отца Сергия Булгакова: «Борьба с плотью это борьба за тело»184— тут подчеркивается различие

между телом и плотью, телесностью и плотским состоянием. А результатом

недоверчивого отношения к плоти, которую смешивают с телом, является, мне

кажется, своего рода игра в прятки в отношении проблемы деторождения. В

энциклике и во всем этом строе мышления, по-видимому, ставится вопрос о том,

как сочетать и запрет, и возможность избежать деторождения, когда оно

оказывается событием, которое может вылиться в трагедию. И тут энциклика

повторяет Талмуд, где уже объяснено, что Бог, по Своему милосердию, ведая нашу

слабость и склонность ко злу, попустил существование периодов бесплодия, чтобы

можно было и утолить вожделение, и избежать опасности зачатия185. Но и с православной, и просто с

человеческой точки зрения это представляется мне безнравственным, радикально

безнравственным.

Ответы на вопросы

Как должна строиться христианская семья?

Апостол Павел говорит, что семья— это малая Церковь, то есть что в

семье присутствуют все или основные характерные черты церковной любви

(Еф5:22—33). Такого единства, такой любви, которая бывает в семье, при

всех трудностях, при нашей греховности, конечно, нигде не найти. И расширение

этой тайны единства из семьи— дальше должно быть по образу семьи, а не по

какому-нибудь теоретическому образу; то есть общества людей, которые между

собой сговорились бы о единстве, не могут достичь той полноты единства, которая

бывает в семье. Ни семья, ни это общество не достигают полноты, о которой мы

мечтаем, это само собой разумеется. Между семьей и Церковью апостол Павел

проводит некоторую параллель не только в словах о том, что семья есть малая

Церковь, но и в пятой главе Послания к Ефесянам, которая читается на венчании,

где он говорит, что муж должен занять место Христа по отношению к Церкви, жена—