оказался (как ему кажется) недостойным этой любви или ранил его в области,

которая для него уж слишком болезненна и дорога. Вот поэтому мы, принимая в

учет, что человеческое сердце бывает жесткое, неустойчивое, считаем развод

возможным, хотя это величайшая трагедия жизни. Больше того: мы это принимаем на

себя, потому что ответственны за развод не только муж и жена—

ответственна за развод вся Церковь. Ведь мы венчаем без разбора всякого

человека, который придет и может доказать, что он крещен. Разве это основание?

Разве речь идет о том, чтобы два человека соединились «по праву»? Нет,

христианский брак должен быть иконой взаимного отношения Христа с Церковью, то

есть совершенной отдачей одного другому, готовностью всей жизнью и всей смертью

любить человека, забыть себя до конца ради любимого человека, и это редко

встречается. На самом деле большая часть тех, кто приходит венчаться, ищут

радости взаимной встречи, но и не думают о крестоношении. Поэтому, когда они

сталкиваются с трудностями во взаимоотношениях, оказывается, что они не готовы

к этим трудностям совместной жизни,— и они расходятся. Пока мы будем

венчать формальных «христиан», людей незрелых, у нас будут продолжаться

разводы.

Скажете: надо было бы тогда прекратить венчания? Нет, но надо бы воспитывать

людей, причем воспитывать их не словом, не проповедью, а примером. Как может

молодой человек, молодая девушка знать, научиться, что по-настоящему их может

соединить крестная ликующая любовь, если в христианском обществе этого не

бывает? И поэтому я считаю, что ответственность за развод лежит на всей Церкви,

на всем христианском обществе. И этим объясняется то, что Церковь допускает

развод, потому что виновата она в лице своих служителей и своих членов:

родителей, священников, окружающего общества. Но трагедией развод

остается— может быть, самой большой,— потому что это момент, когда

двое, бывшие хотя бы зачаточно едиными, вдруг перестают быть едины и делаются

друг другу чужими.