к этим трудностям совместной жизни,— и они расходятся. Пока мы будем

венчать формальных «христиан», людей незрелых, у нас будут продолжаться

разводы.

Скажете: надо было бы тогда прекратить венчания? Нет, но надо бы воспитывать

людей, причем воспитывать их не словом, не проповедью, а примером. Как может

молодой человек, молодая девушка знать, научиться, что по-настоящему их может

соединить крестная ликующая любовь, если в христианском обществе этого не

бывает? И поэтому я считаю, что ответственность за развод лежит на всей Церкви,

на всем христианском обществе. И этим объясняется то, что Церковь допускает

развод, потому что виновата она в лице своих служителей и своих членов:

родителей, священников, окружающего общества. Но трагедией развод

остается— может быть, самой большой,— потому что это момент, когда

двое, бывшие хотя бы зачаточно едиными, вдруг перестают быть едины и делаются

друг другу чужими.

Мы не принимаем развода для священника, потому что священник призван быть

примером, образом для своих пасомых, но мы с милосердием, с любовью и с

глубокой болью допускаем развод среди мирян. Но это не норма, это не одна из

возможностей, стоящая перед людьми, когда они решают венчаться,— это

катастрофа. Поэтому Церковь в древности после развода в течение долгого

времени, порой до семи лет, не допускала до брака разведшихся, считая их

незрелыми для того, чтобы вступить в новый брак. Они должны были пройти целую

школу духовного воспитания— не образования, а именно воспитания,

взращивания, чтобы можно было войти в брак совершенно по-иному, зрелыми людьми.

Как осуществить свою христианскую жизнь верующему, одинокому в

атеистической среде, в своей собственной семье?

У меня нет личного опыта, как живут в атеистической семье, но я такие семьи

знаю. И хотя я могу судить только извне, я скажу следующее. Нас Бог послал в

мир для того, чтобы в этом мире мы были светом, были той солью