что он обладает вечной жизнью, сводит на нет страх смерти— не горе

разлуки, не горечь о том, что смерть существует, а именно страх. И некоторым

людям можно сказать: «Смерть при дверях, пойдем вместе до ее порога, будем

вместе возрастать в этот опыт умирания. И войдем вместе в ту меру приобщенности

вечности, которая доступна каждому из нас».

Это я тоже хотел бы пояснить примером. Лет тридцать тому назад в больнице

очутился человек, как казалось, с легким заболеванием. Его обследовали и нашли,

что у него неоперабельный, неисцелимый рак. Это сказали его сестре и мне, ему

не сказали. Я его навестил. Он лежал в постели, крепкий, сильный, полный жизни,

и он мне сказал: «Сколько мне надо еще в жизни сделать, и вот я лежу, и мне

даже не могут сказать, сколько это продлится». Я ему ответил: «Сколько раз вы

говорили мне, что мечтаете о возможности остановить время, так чтобы можно было

быть вместо того, чтобы делать. Вы никогда этого не сделали. Бог

сделал это за вас. Настало вам время быть». И перед лицом необходимости быть,

в ситуации, которую можно было бы назвать до конца созерцательной, он в

недоумении спросил: «Но как это сделать?»

Я указал ему, что болезнь и смерть зависят не только от физических причин,

от бактерий и патологии, но также от всего того, что разрушает нашу внутреннюю

жизненную силу, от того, что можно назвать отрицательными чувствами и мыслями,

от всего, что подрывает внутреннюю силу жизни в нас, не дает жизни свободно

изливаться чистым потоком. И я предложил ему разрешить не только внешне, но и

внутренне все, что в его взаимоотношениях с людьми, с самим собой, с

обстоятельствами жизни было «не то», начиная с настоящего времени; когда он

выправит все в настоящем, идти дальше и дальше в прошлое, примиряясь со всем и

со всеми, развязывая всякий узел, вспоминая все зло, примиряясь— через

покаяние, через приятие, с благодарностью— со всем, что было в его жизни,

а жизнь-то была очень тяжелая. И так месяц за месяцем, день за днем мы

проходили этот путь. Он примирился со всем в своей жизни. И я помню, в самом