Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
того, что насущно? (Я сейчас говорю не только о божественном, но и о
человеческом.) Не закрыт ли я к тому, что во мне самого глубинного и
человеческого есть: к чувству благородства, величия, достоинства, красоты,
правды? Открыт ли я ко всему этому? Готов ли я услышать голос, который меня
зовет к правде, к честности, к жертве, к благородству? Или отворачиваю я свой
слух, закрываю свои глаза?
Притча о сеятеле сурово к нам обращена, а вместе с тем с такой надеждой,
потому что, как я сказал, мы не всегда одни и те же. Сегодня я каменный—
завтра я весь покрыт тернием, сегодня у меня никакой глубины нет, но если
только я даю Богу возможность каждый день ко мне приступить или непосредственно
открываясь моему внутреннему чутью, или чтением Евангелия, или через ближнего,
который ко мне обращается,— если я это делаю, вдруг в какой-то день я
окажусь той доброй почвой, которая принесет плод в тридцать, в шестьдесят, во
сто крат, которая Бога вознаградит за Его любовь, за Его крест.
После того как я так долго остановился на притче о сеятеле, я перехожу к
разбору следующих стихов четвертой главы:
И сказал им: для того ли приносится свеча,
чтобы поставить ее под сосуд или под кровать? не для того ли, чтобы поставить
ее на подсвечнике? Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не
бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Если кто имеет уши слышать, да
слышит! И сказал им: замечайте, что слышите: какою мерою мерите, такою отмерено
будет вам и прибавлено будет вам, слушающим. Ибо кто имеет, тому дано будет, а
кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет. И сказал: Царствие Божие
подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и
днем; и кк семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою
производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же
созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва. И сказал:
чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его? Оно— как