бы в броню, чтобы защититься от этого вызова.

Вместо этого Нафан рассказал ему случай: было два человека, два соседа. Один—

богач, владевший большим количеством скота и добра. Другой был беден, всего-то

и была у него одна овечка, которую он лелеял, словно собственного ребенка.

Однажды к богачу пришли гости, он хотел устроить им угощение, но ему стало жаль

собственного скота. И он послал слуг отнять овечку у соседа, заколоть ее, и тот

лишился единственного, чем обладал, но не только в материальном

отношении: он потерял что-то, что было для него крайне ценно. Библия говорит,

что эта овечка была для него словно дочь. И царь Давид вскипел возмущением:

«Скажи мне, кто этот человек, и он будет наказан!» И когда он так резко и

недвусмысленно отозвался на ситуацию, которая в точности была его ситуацией, но

иначе выраженной, пророк сказал ему: «Ты— этот человек; именно это

ты сделал!» И тогда царя Давида ударило в сердце, ему некуда было уйти,

потому что, осудив богача, он не мог никаким образом оправдаться. В результате

появился псалом, который мы снова и снова повторяем за богослужением,

Пятидесятый псалом: «Помилуй мя, Боже…».

Вот один пример притчи: это подобие, это что-то, что похоже на событие, к

которому относится. Но оно представлено таким образом, что тот, кто слышит,

может слушать открытым умом, открытым сердцем, не замыкаясь, не обороняясь, не

предпринимая ничего для того, чтобы оказаться правым и не быть раненым. Это

один тип притчи, который мы встречаем то тут, то там, чаще в Ветхом Завете, чем

в Новом.

Затем есть притчи, которые как будто говорят об одном, на самом же деле

говорят о чем-то несколько ином, так что вы обращаете внимание на то, что

очевидно, и до вас доходит менее очевидное, если только вы дадите себе время

поразмыслить или ваш внутренний опыт так отзовется на притчу.

Пример, который приходит мне на ум, это притча о Страшном суде— овцы и

козлища в Евангелии от Матфея (Мф25:31—46). Мы постоянно думаем о ней,