Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

говорим о ней как о притче, относящейся к Суду. На самом же деле Суд только

обозначен, эта притча, так сказать, лишь ставит вопрос, проблему. Потому что по

сути дела там говорится: одни люди окажутся правыми, другие— неправыми,

одни пойдут по одну сторону, другие— по другую. Это— юридический,

так сказать, аспект, но суть проблемы бесконечно более важная, потому

что суть вот в чем: ты накормил голодного? ты одел нагого? ты принял под свой

кров бездомного? ты посетил больного? ты согласился разделить унижение, позор

своего друга и навестил его в тюрьме? И кроме того, есть в этой притче другое

измерение; если задуматься на мгновение, мы видим, что ни в какой момент эта

притча о Суде не обращается к нам с вопросом: а теперь скажи— во что ты

class="postLine">верил? верил ли ты в Бога? верил ли ты во Христа? верил ли ты в то, в это?

соблюдал ли ты обряды синагоги, храма, какой-либо церкви или что бы то ни было?

Ни один вопрос не ставится на этом уровне, и вся проблема представлена так, я

ее прочитываю так (вы, может, читаете ее иначе, но я пытаюсь поделиться с вами

тем, как я сам ее читаю), вся суть в том: ты был человечным? Если ты был нечеловечным,

то тебе нет места в Царствии Божием. Если ты был человечным, тогда тебе есть

путь войти в дальнейшие отношения с Богом, Который сотворил этот мир, включая и

тебя, и Который согласился в Свою очередь стать человеком, стать одним из нас и

дать нам пример, как жить, с какими чувствами жить и каким быть.

Затем есть притчи, которые делают явным другой аспект вопросов, вещей,

созревающих внутри нас и еще не ставших вполне ясными, вопросы эти еще не

всплыли на поверхность. Эти притчи заставляют нас увидеть другое измерение

вещей. Я сейчас имею в виду притчу о сеятеле (Мк4:3—20). Во-первых, это

очень ясная картина. Вы помните рассказ: сеятель вышел сеять, и одно семя упало

на камень, другое в тернии, что-то попало на дорогу, что-то на добрую почву.

Само по себе все тут ясно, это ясный вызов, и вызов вот в чем: ты— кто?

Или вернее: я— кто? И мы даже не можем сказать: я— та или другая

почва; единственное, что мы можем сказать: сегодня я каменный, сегодня я