разделить свет от тьмы, чтобы со всей доступной нам глубиной отделить плевелы

от пшеницы, тогда, собрав весь доступный нам урожай, каждый из нас, каждый, кто

знал усопшего, принес бы плод его жизни, стал бы жить согласно полученному и

воспринятому образу, подражая всему, что достойно подражания в жизни этого

человека.

Разумеется, каждый из нас больше напоминает сумерки, чем яркий, сияющий

свет, но свет и во тьме светит, и этот свет следует прозревать и отделять от

тьмы в самих себе, так чтобы как можно больше людей могло жить и приносить плод

жизни данного человека.

На погребении мы стоим с зажженными свечами. Это означает, мне кажется, две

вещи. Одна самоочевидна: мы провозглашаем Воскресение, мы стоим с зажженными

свечами, так же как в пасхальную ночь. Но мы стоим также, свидетельствуя перед

Богом, что этот человек внес в сумерки нашего мира хоть проблеск света, и мы

этот свет сохраним, обережем, умножим, поделимся им так, чтобы он светил все

большему числу людей, чтобы он разгорался по возможности в тридцать, в

шестьдесят, во сто раз. И если мы решимся так жить, чтобы наша жизнь была

продолжением всего, что было в нем благородного, и истинного, и святого, тогда

действительно этот человек прожил не напрасно, и мы поистине почувствуем, что

сами живем не напрасно. В нас не останется места надеждам на скорый конец,

потому что у нас есть задание, которое мы должны выполнить.

Можно взять пример, который, разумеется, далеко превосходит наш опыт,—

слова апостола Павла: для меня жизнь— Христос, и смерть—

приобретение, потому что, пока я живу в теле, я разлучен от Христа, но для

вас полезнее, чтобы я жил (Флп1:21). Где сокровище наше, там и сердце

наше будет (Мф6:21). Сокровищем для Павла был Христос, самая драгоценная

находка и обладание его пламенной, мощной души, вся любовь его жизни, которая

заставляла его устремляться к тому времени, когда он облечется в вечность и

увидит, как Бог видит его, познает, как сам познан, войдет в общение без всякого