предельное наше человеческое призвание.

Поэтому Богу мы можем предложить только свою открытость; как мы говорим: Прииди

и вселися в ны215.

Открыться и дать Богу дохнуть в нас, как поворачивают парус, чтобы ветер его

наполнил, как можно открыть окно, ставни, чтобы свет пролился в комнату, как мы

можем раскрыть наш ум и сердце другому человеку или пониманию,— вот что

мы можем сделать. Но это требует подвига, усилия, это требует выбрать Бога

вместо себя, выбрать настоящее свое призвание вместо бесконечно мелких вещей, в

которых мы можем быть удачливы, которых мы можем достигнуть. Мы можем

достигнуть образования, учености, в значительной мере развить свои таланты, но

этим не ограничивается наше человеческое призвание, хотя это может быть

частицей того, что выкует из нас человека. Но последнее наше призвание—

стать по отношению к себе и по отношению к небу, по отношению к человечеству,

по отношению к космосу и по отношению к Богу тем, чем был, есть и остается

Христос. И поэтому, когда мы говорим: Да приидет Царствие Твое,—

мы просим в первую очередь: Господи! Приди и воцарись во мне! Я Тебе открываю

дверь всей своей жизни, ума, сердца, воли, действий— всего: приди! Во мне

есть сопротивление— победи! Во мне будут моменты бунта— победи и

тут! Я хочу Твоей победы, чего бы это ни стоило мне по человечеству, то есть

человечеству в самом малом смысле этого слова, тому, что мы называем мое

человечество— моя немощь, моя малость, мое недостоинство.

Царство Божие ширится вокруг нас от человека к человеку. Часто говорят: «Я

не могу всех любить!» Конечно, не можешь! Никто из нас и себя-то не умеет

любить. Никто из нас не умеет любить по-настоящему даже самых любимых, не то

что всех. Всех любить, пока никого нет,— легко, но полюбить конкретно

одного, другого, третьего человека… Старец Назарий, игумен Валаамского

монастыря, говорил, что всех любить мы не способны, но могли бы попробовать

хоть немногих полюбить по-настоящему, то есть забывая о себе, любя их так, что