Это ставит перед каждым из нас вопрос о том, как, каким образом он связан с

теми, кто его окружает, и с жизнью. Опять-таки, всех охватить любовью мы не

можем, но тех немногих, кого мы любим, мы должны любить иной любовью, чем

любовь искусственного рая порабощенных существ.

***

Продолжая нашу беседу с того места, где мы оставили притчу, надо задать себе

вопрос, который апостолы поставили Спасителю после одной из Его бесед: кто же

тогда может спастись? (Мк10:26). Званые исключили себя из сообщества

Христова, Божия, прильнули к земле, отказались от того, чтобы земля и небо

соединились в одно. Кто же может спастись?

Если присоединить к этой притче окончание подобной ей у другого евангелиста,

картина следующая. Пир готов. Званые отказались прийти, а хозяин, у которого

сердце полно любви, открыто, который хочет, чтобы пир этот был пиром всея

земли, посылает своих слуг по улицам и задворкам города, села звать нищих,

хромых, убогих, чтобы пир наполнился радостью. Не его радостью, но радостью

всех тех, которые неожиданно для себя окажутся там (Мф22:2—14).

И вот встает вопрос: с чем эти нищие, хромые, слепые, увечные собраны и идут

по дороге к царским палатам? Какие у них мысли? У нищих ничего ведь нет, что

они могли бы принести хозяину дома: не могут принести ни цветка, ни подарка, не

могут принести успеха в жизни, не могут принести добродетели— ничего не

могут принести. Идут хромые, которые никогда в жизни не умели ходить твердой

стопой. Идут слепые— их ослепила земля, и они не сумели увидеть

неба— идут в сознании, что ничего у них нет: с чем же прийти, как их

примут? Символ их состояния— это лохмотья, которыми они покрыты; как же

их могут пустить в царские палаты грязными, вшивыми, в лохмотьях, проглядевшими

всю жизнь, растратившими все, что им было дано от рождения?

Верно, идут они с двоящимся чувством: с одной стороны, в сознании, что

никакого права на гостеприимство этого хозяина они не имеют, с другой