Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
Это ставит перед каждым из нас вопрос о том, как, каким образом он связан с
теми, кто его окружает, и с жизнью. Опять-таки, всех охватить любовью мы не
можем, но тех немногих, кого мы любим, мы должны любить иной любовью, чем
любовь искусственного рая порабощенных существ.
***
Продолжая нашу беседу с того места, где мы оставили притчу, надо задать себе
вопрос, который апостолы поставили Спасителю после одной из Его бесед: кто же
тогда может спастись? (Мк10:26). Званые исключили себя из сообщества
Христова, Божия, прильнули к земле, отказались от того, чтобы земля и небо
соединились в одно. Кто же может спастись?
Если присоединить к этой притче окончание подобной ей у другого евангелиста,
картина следующая. Пир готов. Званые отказались прийти, а хозяин, у которого
сердце полно любви, открыто, который хочет, чтобы пир этот был пиром всея
земли, посылает своих слуг по улицам и задворкам города, села звать нищих,
хромых, убогих, чтобы пир наполнился радостью. Не его радостью, но радостью
всех тех, которые неожиданно для себя окажутся там (Мф22:2—14).
И вот встает вопрос: с чем эти нищие, хромые, слепые, увечные собраны и идут
по дороге к царским палатам? Какие у них мысли? У нищих ничего ведь нет, что
они могли бы принести хозяину дома: не могут принести ни цветка, ни подарка, не
могут принести успеха в жизни, не могут принести добродетели— ничего не
могут принести. Идут хромые, которые никогда в жизни не умели ходить твердой
стопой. Идут слепые— их ослепила земля, и они не сумели увидеть
неба— идут в сознании, что ничего у них нет: с чем же прийти, как их
примут? Символ их состояния— это лохмотья, которыми они покрыты; как же
их могут пустить в царские палаты грязными, вшивыми, в лохмотьях, проглядевшими
всю жизнь, растратившими все, что им было дано от рождения?
Верно, идут они с двоящимся чувством: с одной стороны, в сознании, что
никакого права на гостеприимство этого хозяина они не имеют, с другой