которые могут сказать: я Его встретил лицом к лицу, я достоверно знаю, что

Иисус из Назарета, Который был распят на Голгофской горе, Который умер, Который

был погребен, на самом деле, как и Евангелие говорит, как и Его ранние свидетели

провозглашают,— воскрес и жив.

И мы можем верить этим свидетелям, но на каком основании? И почему нам люди

так трудно верят? Мне кажется, что ответ на это мы можем найти отчасти в

рассказе о Фоме, отчасти глядя на то, каковы были святые. В рассказе о Фоме—

я вам говорил о том, что Фома не мог поверить слову апостолов, потому что в них

он видел только ликование, но не видел перемены. Таково и наше положение.

Мы верим в Воскресение Христово, некоторые из нас даже знают о

воскресшем Христе, но могут ли люди, глядя на нас, сказать: это люди, которые

оказались в какой-то момент жизни лицом к лицу с живым, воскресшим Христом и

которые так переменились благодаря этой встрече, что мы видим, что они—

люди иного рода, что они— не такие, как все другие, что, употребляя слово

английского писателя Льюиса, если мы можем рассматривать всех людей как

изваяния, как статуи, эти люди— статуи ожившие. Разница между верующим и

неверующим, говорит Льюис, именно такова: человек неверующий подобен изваянию,

человек верующий— это изваяние, которое стало живым.

И вот перед нами стоит вопрос: каковы мы? Рассказываем ли мы только с чужих

слов о Воскресении Христа? Радуемся ли мы действительно полным сердцем о том,

что мы в этом убеждены только потому, что другие люди это знают и мы им можем

верить,— или же с нами эта весть нечто сотворила, и, зная опытно, что

Христос воскрес, мы уже не можем быть теми людьми, какими были раньше?

Мы это можем знать опытно различным образом. Мы можем это знать в молитве,

прикосновением краю ризы Христовой (Мк6:56), мы можем Его познать

в какие-то моменты, когда вдруг чуем, что невидимо, но реально Он перед нами

живой стоит: хотя я Его не вижу, не слышу, не воспринимаю своими

чувствами— но Он тут. Мы можем это воспринять тоже, каким-то