своим ученикам: «Помни последняя твоя». «Имей память смертную»,— говорит

нам вся аскетическая традиция. Когда приводишь эти слова современному человеку,

он отвергает их: «Как? Неужели я всю жизнь, всю мою долгую человеческую жизнь

должен провести в ужасе грядущей смерти? Неужели все радости должны быть

отравлены уверенностью, что они окончатся? Неужели надо страшиться потерять

все, что мы любим, и помнить, что любая красота мимолетна, истлеет? Неужели вся

вселенная сводится к „Падали“ Бодлера?»42

Но это ли имели в виду подвижники древности, когда призывали нас постоянно

помнить о смерти? Думаю, нет. Смерть— единственное, что может заставить

нас вырасти в меру жизни. Без нее жизнь могла бы стать столь мелкой и

ничтожной! В тот момент, когда перед нами встает смерть, когда она входит, например,

в наш дом, все приобретает истинно человеческий, то есть богочеловеческий,

масштаб. Подумайте о том, что происходит, когда один член семьи узнает, что

смертельно болен. Смерть рядом, ее образ нельзя отстранить, она неотвратимо

нарастает, она постепенно побеждает. Подумайте об этой семье, где не только

кто-то один знает, что обречен, но где это знает и его окружение! Смерть может

прийти внезапно, и отныне произнесенное вами слово— может быть,

последнее, что услышит больной. Может быть, на вашем поступке упадет занавес,

на нем окончится для больного «человеческой жизни празднество», как поется в

Покаянном каноне. Времени исправить что-либо не остается, нельзя сказать себе:

пока что я пишу черновик жизни, позднее я перепишу ее начисто. Времени нет, смерть

может унести одного из нас, и останется только сожаление, отчаяние, которое,

правда, может быть превзойдено верой, опытом Бога, молитвенным общением со

святыми и безграничным взаимным снисхождением грешников, когда они признают

свою общую слабость. Но для того, у кого нет веры, остается лишь отчаяние,

остается только прошлое. Потому-то лишь сознание смерти дает всему и всем

подлинную ценность. Один из наших православных священников, теперь покойный,

сказал как-то в проповеди: «Лишь Дух Святой в Своем Божественном величии может