он делал что-то ужасное, в каком-то смысле было бы проще, потому что было бы

ясно, что он наделал. Но речь идет о том, что мы делаем постоянно не

то и вызываем боль в другом человеке и что эту боль надо утолить, надо

исцелить, нельзя просто к ней отнестись: мол, ну забудь, чего плачешь!

В молитвах святых есть много такого, чего от себя не скажешь. И когда читаешь

эти молитвы, надо иметь честность начать с того, чтобы прочесть себе вслух то,

что в них сказано, и поставить вопрос: могу ли я это Богу поднести как

собственную мольбу или нет? Хочу ли я того, о чем прошу, или я произношу это

прошение только потому, что оно напечатано в книге? Хочу ли я исцеления?

Честный человек, один из древних святых, который жил беспутно до того, как

вырвался на свободу, рассказывает, как он понял, что его беспутная жизнь

неприемлема, разделяет его с Богом, что нет ему пути к Богу, если он не

переменится. И он решил просить, чтобы Бог его освободил от зла, и приводит

молитву, которую некоторое время повторял, потому что у него не хватало

мужества сразу полностью отречься от зла: «Господи, дай мне целомудрие—

но только не сразу!»263 И

когда мы читаем молитвы святых, я думаю, мы часто могли бы сказать: я не могу

этого сказать честно от себя.

Но что же тогда делать? Есть два выхода. Либо сказать: «Господи! Этого я

сказать от себя не могу и этого я Тебе не скажу. Прости меня за то, что я

неспособен сказать этих слов— слов прощения, или прошения об избавлении

от чего-то, что мне слишком дорого, или о даровании того, что меня так пугает!»

И второй выход— это пройти мимо слов и сказать святому: «Ты эту молитву

честно, правдиво сказал. Помолись Господу, чтобы рано или поздно я смог сказать

эти твои слова. Конечно, не с той глубиной, с какой ты их говорил, но правдиво.

Глубина придет в свое время. Она будет зависеть не только от повторения этой

молитвы, она будет зависеть от всего строя моей жизни, от моего возрастания во

Христе, но пусть это станет правдиво».