но Ты— избранный мною Господь, Ты избранный мною Хозяин». Тогда можно

сказать «Господи» не только потому, что Он объективно, неотъемлемо имеет полную

власть надо мной, но и потому, что я Его выбрал и хочу, чтобы эту власть Он

надо мной имел. И то же относится к слову «Владыко». Да, Он Владыка без моего

прошения, но когда я эти слова произношу, мечтаю ли я о том, чтобы Он овладел

всем, что во мне есть? Чтобы все, что я собой представляю или что у меня есть,

стало безраздельно Его достоянием, чтобы все было полностью пронизано Им?

Господи и Владыко… Если только остановиться на этих словах и

задуматься, то приходится много, многое в себе менять. И когда мы говорим: «Боже

мой», значит ли это: «Ты— моя жизнь, Ты— мое самое глубинное

бытие!» Правда ли это, или мы только пользуемся Богом, чтобы не чахнуть, чтобы

не иссохнуть, как смоковница, о которой говорит Евангелие (Мк11:12—14,

20)? Является ли Бог нашей жизнью хотя бы в тоске нашего сердца, в

отчаянном желании нашем? Если мы так задумаемся над словами, которые

произносим, тогда мы можем начать молиться совершенно по-иному, тогда мы

понимаем, что каждую молитву, каждое изречение Священного Писания надо

продумать, прочувствовать, чтобы эти слова постепенно стали как бы судьей надо

мной и вместе с этим— вдохновением и силой жизни. Если так подойти к

молитвам святых, то мы начинаем приобщаться их опыту о себе самих.

В сущности своей молитва— это встреча с Богом, встреча живой души с

Живым Богом, и встреча не только мгновенная, но такая, которая никогда не

забывается и, по милости Божией, никогда не перестает. Она бывает более

интенсивная, более потрясающая, более глубокая или более поверхностная, но так

или иначе она продолжается в нашем опыте жизни. Это происходит и в частной

молитве, и в общественной молитве. И вот мне хочется сегодня продумать с вами

эту встречу.

Эта встреча происходит очень разнообразно. Мы читаем в Священном Писании: Стучите

и отверзется вам (Мф7:7). В другом месте нам говорится: Я стою у