для людей, мало знающих славянский язык) не имеют того живительного действия,

которого мы от них ожидаем. И приходится задумываться над тем, как мы к этим

молитвам— частным (утреннее, вечернее правило) и общим, богослужебным,—

относимся. Все эти молитвы в какой-то момент вырвались из человеческой души,

как кровь льет из раны. Если вы с вниманием прочтете Псалтирь, вы увидите, что

есть псалмы, которые звучат как крик, вопль отчаяния, или как крик недоумения,

или как зов, полный надежды, или, наоборот, как момент отчаяния и

растерянности, и мы не можем эти псалмы, эти молитвы читать просто подряд,

будто они относятся к одному и тому же. Они были написаны, вернее вырвались из

душ человеческих, при очень разных обстоятельствах. Поэтому нам лучше было бы

прочитать эти молитвы про себя, не в момент, когда мы молимся, а в момент,

когда хотим узнать, о чем говорят эти молитвы, что за человек их написал. Есть

святые, которые писали о Боге с такой радостью! В одном из псалмов есть

восклицание: Господи! Радость ты моя! (Пс31:7)264. Это крик души, которая встретилась с

Богом и вдруг ожила, заликовала, ожила вечной жизнью, пережила встречу с Богом.

Неужели у нас не дрогнет сердце, если в молитве святого мы услышим: «Господи, Радость

Ты моя!»? Конечно, дрогнет: как он Бога любил, Каким он Его знал,

что мог Его назвать Радостью своей! И что мне надо сделать, чтобы хоть

сколько-то приобщиться к этому опыту, обрадоваться о Нем, заликовать по

возможности?

Есть другие молитвы, которые говорят о вере. Я не знаю, читали ли вы пророка

Иеремию. У него есть целый ряд молитв, которые наполнены такой теплотой, такой

интимностью (напр., Иер20:7—18; 32:17—25). Он не говорит с Богом как с

Существом далеким, а как с самым близким, дорогим, с кем можно поделиться всем,

что есть на душе.

Но мы не можем, когда молимся, взять молитвы, написанные целым рядом святых,

притом читая их в переводе, от которого часто если не меняется, то тускнеет их

смысл, и произносить их совершенно естественно, как крик собственной души. С