Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

мы знаем, что это так? Если мы были бы честны, мы, может, сказали бы: так было

бы хорошо, если бы это не было абсолютной правдой. Так было бы хорошо, если б я

сам (я сама) мог внести свою волю. Неужели Бог, к Которому мы обращаемся,

является Господом, то есть нераздельным Хозяином, Властелином нашей жизни, без

нашего участия в Его власти над нами? Или когда мы говорим «Господи», мы

говорим Христу: я в Тебя уверовал, я Тебе поклоняюсь; сколько умею— Тебя

люблю, сколько умею— стараюсь быть верен Тебе. Ты Хозяин моей жизни не

потому, что Ты Властелин, что вся власть в Твоих руках, а потому, что я из

глубины моей веры или даже из поверхностной моей веры всеми силами души Тебе

даю право быть Хозяином моей жизни. Будь им, Господи, потому что, пока Ты не

станешь нераздельно Хозяином всей моей жизни, моя жизнь никогда не выправится,

не станет достойной ни меня, ни Тебя, ни людей, которые меня любят и которые

верят в меня.

Так что, когда мы начинаем молитву, например вечернюю молитву: «Господи Боже

наш, еже согреших во дни сем…»269,

мы должны (может быть, не в этот момент, а тогда, когда у нас есть время

продумать молитвы, которые мы произнесем вечером или на следующее утро)

продумать, что значат слова, которые мы употребляем. Является ли Христос

желанным Хозяином моей жизни, моим Спасителем, моей надеждой, моей радостью,

всем, или я вижу в Нем Властелина, Который управляет моей жизнью и Которого я

боюсь? Отцы Церкви, говоря о страхе Божием, различают разный страх. Есть

рабский страх, когда человек боится Бога, потому что знает, что Бог над ним

имеет полную власть, есть страх наемника, который старается угодить своему

хозяину, для того чтобы заслужить награду и не получить наказание. И наконец,

есть сыновний страх тех, которые Бога любят пусть не совершенной любовью, но

доступной им любовью и стараются ничем Его не огорчить. Не потому, что они

хотят от Него подачки, не потому, что боятся наказания, а потому, что стремятся

в ответ на Его любовь дать Ему хоть капельку радости: да, я это признаю, и я