спать, читал коротенькую молитву. Как-то раз он заигрался, и когда доплелся до

постели, видно было, что он не в состоянии собрать своих мыслей. Он поднял

глаза к иконе, послал этой иконе воздушный поцелуй со словами: «Спокойной ночи,

Господи!»— и тут же заснул. И мне кажется, что этот поцелуй ребенка, это

непосредственное движение его сердца было гораздо важнее, чем было бы

вымученное чтение молитвенного правила. И другой пример такого же рода: мальчик

шести лет, который теперь профессор в отставке в Америке, как-то во время

пасхальной недели стал перед иконами (мать сидела в кресле) и принялся

повторять: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во

гробех живот даровав… Он это сказал раз, два, три, четыре. Мать его

остановила, сказала: «Знаешь что, Петя, так нехорошо!» Он на нее посмотрел с

тем выражением превосходства, которое бывает у детей, которые лучше нас знают

правду Божию, и сказал: «Ты ничего не понимаешь— Он очень доволен!» И я

думаю, что Он был очень доволен. Эти примеры нам говорят о том, что у

ребенка есть своя чуткость, свое восприятие, и когда мы стараемся приобщить

детей к тому, чем будет их взрослая жизнь, мы не должны эту детскую реальную

духовную жизнь заглушить. А дети бывают очень чутки.

«Я хочу поделиться с вами всем, что накопилось…» ч.2

Опять-таки пример. В 1948году я принял участие в съезде по религиозной

психологии, читал там доклад о телесных приемах в Иисусовой молитве. Там была

женщина-психолог, чуткая, тонкая, опытная женщина, которая говорила, как

бережно надо относиться к восприятию ребенком того, что происходит между ним и

Богом. Она каждый вечер молилась вместе с маленькой дочкой. Они молились

вместе, душа в душу и заканчивали одной молитвой, которую этот ребенок назвал

«прекраснейшая». По-славянски мы бы сказали «наикрашайшая». Это было завершение

всего, после нее можно было заснуть, потому что ничего более прекрасного Богу

сказать нельзя было. И в какой-то вечер эта маленькая девочка говорит: «Мама,

сегодня наикрашайшую я сказать не могу». —«Как, почему?» —«Потому