Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

объективном значении, продумывать, что эти слова для нас значат, ставя вопрос:

а что я о них знаю на опыте по отношению к Богу? Тогда каждое слово молитвы

постепенно приобретает жизненность, какую-то взрывчатую силу, и когда мы эти

слова произносим, они нашу душу взрывают, озаряют ее, дают ей импульс, толчок и

нас приобщают к опыту этого святого и к тому, что стоит за этим опытом: к Богу.

Я не могу сейчас задержаться на множестве слов, о которых хотел бы

как-нибудь при случае поговорить, но хочу остановиться коротко на словах

Иисусовой молитвы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного.

Эти слова родились в монашеской традиции и перешли очень широко в православный

мир. И мне кажется, что нам надо знать, как их употреблять.

Центр этих слов— имя Иисуса Христа. И к этому относится то, что я

только что сказал: слово должно иметь взрывчатую силу. Если я говорю «Иисус»

только как «название», это фактически правда, но до меня не доходит. Вы,

наверное, знаете, как бывает, когда мы думаем о людях. Мы думаем о чужом

человеке, вспоминая его имя, отчество, фамилию, и это остается холодной мыслью.

Мы можем вспомнить человека, который нас обидел, и наше сердце волнуется

гневом, раздражением. Мы можем вспомнить об этом человеке и осознать: нет, мне

надо переменить мое отношение к нему,— и рождаются примирение и покаяние.

Мы можем думать о человеке, который нам друг, с радостью; мы можем думать о

самом родном, любимом, близком человеке, и когда его имя всплывет в нашей

памяти, в нашей душе, вся наша жизнь как бы собирается вокруг этого имени, вся

наша жизнь сосредоточивается на этом имени. Каждый из нас знает какое-нибудь

имя, вокруг которого собирается вся любовь, вся радость, вся нежность, вся

надежда, все живые чувства души. И только тогда, когда имя «Иисус» приобретает

такое значение, Иисусова молитва делается силой, которая преображает жизнь

человека.

Но для этого недостаточно эту молитву повторять, по четкам или без

четок— безразлично, потому что от количества может ничего не прибавиться.