Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

вероисповедания. Если представить, на что похоже наше так называемое

христианское общество, можно ли ожидать, что кто бы то ни было, поглядев на

него снаружи, без предвзятых мыслей, скажет: да, Евангелие дало новое

оформление человеческим отношениям. Даже если не задумываться так широко над

человечеством, над государствами, то мы можем задуматься над семьями и над

приходами, над епархиями и местными церквами. Можем ли мы сказать, что человек,

приходящий в наш храм, в нашу общину, которая относительно малочисленна по

сравнению с приходами в России, например, и вместе с тем так срослась внутренне,

и познакомившись с нами не только внешне, но поглубже, воскликнет: «Как эти

люди любят друг друга!» Можем ли мы сказать это о себе самих? Да, конечно,

между нами есть дружбы, между нами есть близость, одни других любят крепко и

глубоко, но сколько среди нас безразличия друг ко другу! Я говорю не столько об

общественном безразличии, а о том, что человек может оказаться в материальной

или душевной нужде— и никто об этом не знает. Сам человек не заявил об

этом, не кричит о своей нужде— и нет никого рядом с ним, кто сумел бы это

прозреть, услышать молчаливый стон, крик голода порой.

Мне вспоминается ужасный случай. В Париже, когда я преподавал в Русской

гимназии290, был

преподаватель, который приходил каждый день, был примером точности, строгости.

Его не особенно любили, но уважали. И только после того, как он умер, мы

узнали, что он ходил в школу пешком с другого края Парижа, потому что у него не

было денег оплатить проезд на метро или на автобусе, и питался только тем, что

находил в мусорных баках, отбросами. Никто этого не подозревал, потому что он

был человек замкнутый, и никто не сумел отпереть его замкнутость. Разве это не

страшно?! Это было христианское общество, причем очень тесное, потому что в

эмиграции все были друг другу свои, и мы этого не заметили.

Это пример, один-единственный пример в своем роде. Конечно, есть и другие.

Они вспоминаются, потому что редки и потому так выпукло, так красочно выступают