менялся. Те же слова значили не одно и то же в разные эпохи; и наоборот, разные

слова порой говорят об одном. И приходится, с одной стороны, вдумываться в

слова, вглядываться в них, пробовать уйти в глубины, из которых они вышли, и с

другой стороны, обращаться в глубины собственного сердца. Если взять Ветхий

Завет, иногда слова очень менялись. А когда они переходили в переводы, то порой

невозможно узнать тот же отрывок на разных языках.

Но и в целом язык падшего мира, который мы употребляем, потому что

принадлежим этому миру, не может выразить адекватно, совершенно то, что этот

язык должен описать в первых главах книги Бытия, потому что мы говорим на языке

падшего мира о том, что было до падения. Если можно сказать так:

описывается на языке двух измерений то, что происходило в трех измерениях. И

поэтому, когда мы читаем эти главы, мы должны знать, что они говорят по

сущности своей правду, но что мы не можем «придираться» к словам и видеть в

словах точное изображение того, что было.

Могу дать один-другой пример относительно переводов. Когда Новый Завет был

переведен на лапландский язык, переводчики столкнулись с одной проблемой. Се,

Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин1:29). Ягнят-то в Лапландии не

было, и потому невозможно было перевести это словом, которое точно выражало бы

образ, стоящий за этим словом. И первые переводчики вместо ягненка назвали

Христа маленьким моржом, потому что морж— дело понятное, а ягненок—

небывалое существо.

То же самое мы видим в других местах. Например, в псалмах есть место, где

говорится, что душа человеческая стремится к Богу, как лань стремится к

источникам вод (Пс41:2). Лани-то у них не было, и пришлось искать другое

слово, чтобы понятие было передано. И с этим надо считаться: и лань, и морж—

законные переводы, потому что они говорят не о том или другом звере, а о том

или другом состоянии души, о том или другом соотношении с Богом.

Когда стали делать переводы на западные языки (я сейчас сосредоточусь на