не будут искать, потому что я останусь вместо вас». Мать, вероятно, возражает:

«Но вас расстреляют!» И та отвечает: «Да, но у меня нет детей, вы должны уйти».

И мать уходит.

Я рассказываю не о простой жертвенности, я хочу подчеркнуть некоторые

моменты этого поступка, которые дают ему ценность и значение во Христе, которые

через Крест приводят нас к понятию Воскресения и Жизни Того, Кто велик в малых

сих.

Мать ушла, и эта молодая женщина (ее звали Наталья) осталась. Я не пытаюсь

представить, что происходило в эту ночь, я хотел бы только провести некоторые

параллели, которые, мне кажется, мы вправе провести. Наступала ночь, холодало,

осенняя, сырая ночь быстро окутывала ее одиночеством. Эта молодая женщина,

одна, оторванная от всех, которой нечего ожидать, кроме смерти, находится перед

лицом этой неминуемой смерти— смерти, которой она никак непричастна: она

молода, она жива, и убить должны были не ее. Вспомните Гефсиманский сад. Здесь

тоже в холодной, плотной ночи, неподалеку от ближайших друзей, уснувших от усталости

и печали, был Человек, тоже молодой, около тридцати лет, Который ждал прихода

смерти, ждал, что Его убьют за других, потому что Он согласился на смерть,

чтобы человек, друг Его, и каждый человек в отдельности— вы, я, ты, и

она, и они, и мы,— чтобы каждый был спасен, чтобы каждый избежал этой

ночи, которой Он был пленником. Мы знаем из Писаний, как в тоске Он воззвал к

Отцу, знаем о кровавом поте, знаем, что, не выдержав одиночества перед грядущей

смертью, Он пошел к ученикам: не бодрствует ли кто из них?— и вернулся

одиноко, чтобы встретить лицом к лицу смерть, чужую, заимствованную,

невозможную, немыслимую смерть. Вот первый образ: Наталья во Христе.

Верно, Наталья не раз подходила к двери, смотрела и думала: стоит открыть

дверь— и я уже не Зоя, я снова Наталья, я не обречена на смерть, никто

меня не тронет. Но она не вышла. Мы можем измерить, что означает эта тоска,

этот ужас, вспомнив двор в доме Каиафы (Мк14:66—72). Петр— камень,