Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
молитва, обращенная к Ней, может быть переведена в такие слова: Мать, я убил
Твоего Сына, но если Ты простишь— никто меня не осудит. Вот что
подразумевает наша вера, наша любовь к Той, Которая отдала Своего Сына на
распятие без единого слова, без жеста, полной отдачей, в полной приобщенности
намерению и воле Божией.
Еще несколько слов о литургической молитве. Эта молитва, постоянно
совершаемая в Церкви, в сердцевине видимого мира, не только мира людей, но мира
предметов, некоторым представляется лишенной непосредственности. Она кажется
слишком четко определенной, заключенной в жесткие формы. Она действительно
такова, потому что ее цель— не только выразить общее, общинное
человеческое чувство, но и воспитать. Она также должна быть откровением
красоты— не только красоты уже существующей, но выражением того, чем мир
мог бы стать, чем он призван быть в Боге: всеобщей гармонией, равновесием всего
в Боге. Можно было бы без труда показать на множестве мелких деталей, как
православное богослужение раскрывает все библейское откровение— в
молитве, в жестах, в иконе, в движении. Это очень важный элемент богослужения.
Оно— школа духовной жизни, оно— некая точка, встреча с Богом и с
миром в Боге. В нем есть подлинная непосредственность, которая, однако,
превосходит эмпирическое чувство каждого из его участников. Это священное
чувство, которого уже достигла община. Сама община больше нас и в Боге
превосходит самое себя, это священная встреча, в сердцевине которой главное:
таинственное предстояние лицом к лицу с Богом, где Бог встречает человека не
только через слово и незримую благодать, но и через преображенное вещество.
Воды крещения, приносимые Богу актом веры и верности, становятся не только
первозданными водами, но и той водой, которую Христос обещал самарянке
(Ин4:10, 13—14). Хлеб и вино, уже ставшие Телом и Кровью Христовыми,
предвосхищают день, когда Бог будет все во всем (1Кор15:28).
Но за пределом этой личной встречи Бога и людей в Церкви, за пределом встречи