Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
обращенности на себя, во всецелом предании себя Богу, рано или поздно получает
живоносную благодать Духа Святого. Она становится закваской каждого действия и
служит его мерилом, она является всем в жизни, перестает быть деланием
и превращается в само бытие, становится излиянием Того, Кто
исполняет все и все ведет к полноте319.
О Молитве Господней
О Молитве Господней320
О Молитве Господней, казалось бы, говорить нечего. Мы все ее употребляем, с
детства знаем, она постоянно нам попадается в службах, и мы к ней естественно
обращаемся, отчасти из-за ее изумительной стройности и красоты, отчасти—
зная, что это молитва, которая нам дана Самим Спасителем Христом, и поэтому она
святыня для нас, это Его собственная молитва, которой Он с нами поделился
(Мф6:9—13; Лк11:2—4). Я думаю, что мы должны помнить, когда молимся
этой молитвой: это молитва Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим, которая
выражает все Его сыновство (и многое другое, что к этому ведет,— к чему я
вернусь).
Для меня Молитва Господня годами была самой трудной молитвой. Разумеется,
каждое отдельное предложение доступно и понятно каждому в пределах его
духовного роста или углубленности, или опыта, но в целом она меня не то что не
удовлетворяла— я не мог найти к ней ключа. И в какой-то момент я
обнаружил в ней нечто, чем хочу с вами поделиться: она— не только
молитва, она— целый путь духовной жизни (к этому я тоже вернусь).
Мне Молитва Господня представляется как бы разделенной на две части.
Первая— призывание: Отче наш и три прошения.
Эти три прошения ясно представляют собой молитву сыновства, но не нашего
относительного сыновства— мы ведь блудные дети нашего Небесного Отца,
мы— колеблющиеся, ищущие, а это— слова, которые мог сказать только
совершенный Человек, который есть и совершенный Бог. Это молитва сыновства в
полном смысле этого слова. А затем идут прошения, которые, как мне кажется, к
этом сыновству ведут или которые могут служить путеводной звездой к тому, чтобы
вырасти в это сыновство. И вот я попробую вам сказать нечто об этих двух
частях.
Первое, что меня поражает, что меня удивляет в себе, удивляет и в других:
когда мы говорим: Отче наш, мы всегда думаем, что это молитва, которая
нас всех, верующих, православных или прихожан одного храма, или членов одной