ответ. Бог нас вызывает к бытию, не спрашивая, хотим мы быть или нет, но Он

воплощается, Сам делается человеком и разделяет с нами всю человеческую судьбу,

не только ту, которую Он для нас задумал, а ту также, которую мы создали

падением и всеми его последствиями.

Но если остановиться на человеке: где предел нашей свободы и что такое наша

свобода? Если думать, что, не будучи ничем обусловленными, мы можем делать все,

что захотим,— совершенно ясно, что у нас этой свободы нет. Мы не

можем летать, мы не можем делать массу других, гораздо более простых вещей. Но

где границы этой свободы? Первая граница в начале. Бог нас сотворил, не

спрашивая, и каждый из нас появляется на свет, не будучи спрошен. Тут никакой

свободы нет, есть данность, и мы знаем, что в конце времен будет какой-то итог

жизни всей твари. Мы все станем перед Богом, и Бог произнесет какое-то суждение

или, если предпочитаете, суд над нами. В интервале же между этими двумя

моментами— в какой мере мы свободны или определены? В значительной мере

определены— мы определены тем, что созданы человеками, людьми: у нас

кровь, плоть, ум, у нас сердце; мы определены обстановкой, в которой рождаемся,

влияниями, которые на нас действуют. Значит, нельзя просто сказать, что мы

свободны в том смысле, в котором Бог свободен.

Если можно употребить здесь образ, у меня впечатление, что мы ужасно похожи

на жука, которого посадили в стакан. Когда он старается пробиться через

дно— ему пути нет, старается пробиться через стенки— тоже никуда.

Одна только возможность: вылететь из стакана. У нас та же самая возможность. У

нас нет возможности пробиться по ту сторону Божиего творческого слова, у нас

нет возможности пробиться по другую сторону и, как Иван Карамазов того хотел,

«отдать свой билет Богу»55, у

нас нет возможности вырваться из тех биологических или душевных условий,

которые составляют нашу человечность, но есть одна возможность: вырасти в меру

Богочеловека.