визитов, очень часто посетитель мог бы содействовать поправке больного, помогая

ему быть собранным, серьезным, полностью владеть той силой жизни, которая в нем

есть, помогая не быть рассеянным, опустошенным, не разбрасываться. Вы сами

знаете, как опустошительны некоторые разговоры, как нас истощают иные

посетители. Вот чему, я думаю, должны научиться и молодые, и немолодые

священники, вот чему следует учить врачей, сестер, родственников. Одна из

вещей, которая может погубить встречу или посещение больного,— это пустая

болтовня, пустословие, потому что болтовней, словно ширмой, часто пользуется

человек, чтобы защититься от необходимости быть серьезным, высказать свою

тревогу, быть правдивым и истинным. Постоянное суесловие открывает этому

большие возможности, и пациент становится все менее реальным, он все меньше в

состоянии справляться с болезнью.

Как научиться этому трудному делу молодому священнику, еще не

обогащенному ни жизненным, ни пастырским опытом?

Надо стать как музыкальная струна, которая сама не издаст звука, но как

только к ней прикоснется палец человека, она начинает звучать— петь или

плакать. Этому должен научиться всякий человек, на этом основаны все

человеческие отношения. Если врач так относится к больному, если священник так

относится к пасомому— больному или не больному,— то создаются

совершенно новые отношения.

Мы столько говорим о встрече священнослужителя с больным и еще ни слова

не сказали о таинствах. Это, наверное, удивит того священнослужителя, который

привык быть «требоисполнителем».

Я думаю, что одна из задач священника— сделать больного восприимчивым

к таинству. Таинство не является магическим способом исцелить или очистить

человека. Конечно, в таинстве есть объективная сила, объективная реальность, но

человек может ее получить и схоронить. Отец Георгий Флоровский мне как-то

сказал, что, когда мы крестим ребенка, мы словно вкладываем зернышко в глубины