назад. Она умирала и просила ее причастить. Я сказал, что она должна

исповедаться. Она исповедалась, и в конце я ее спросил: «А скажите, не остается

ли у вас на кого-нибудь злоба? Есть ли кто-нибудь, кого вы не можете простить?»

Она ответила: «Да. Я всем прощаю, всех люблю, но своему зятю я не прощу ни в

этом мире, ни в будущем!» Я сказал: «В таком случае я вам ни разрешительной

молитвы не дам, ни причащения». —«Как же я умру не причащенной? Я

погибну!» Я ответил: «Да! Но вы уже погибли— от своих слов…» —«Я не

могу так сразу простить…» —«Ну, тогда уходите из этой жизни непрощенной.

Я сейчас уйду, вернусь через два часа. У вас впереди эти два часа для того,

чтобы примириться— или не примириться. И просите Бога, чтобы за эти два

часа вы не умерли». Я вернулся через два часа, и она мне сказала: «Знаете,

когда вы ушли, я поняла, что со мной делается. Я вызвала зятя, он пришел, мы

примирились». Я ей дал разрешительную молитву и причащение.

Но нельзя рассчитывать, что причащение тебя исцелит автоматически. Мы знаем

из собственной жизни: мы все, не «люди» вообще, а мы, причащаемся—

и разве можно сказать, что мы делаемся святыми? Мы ведь недостаточно изменяемся…

И таинство елеосвящения59

не направлено специально на исцеление тела. Если посмотреть на подготовку,

видно, что человек должен сначала принести исповедь за всю жизнь. А исповедь

всей жизни не означает, что вы принесете список всего, что случилось за прошедшие

шестьдесят лет,— это означает, что вы проделаете целый путь, расчистите

все, что было недолжного. Из молитв на елеосвящении ясно, что мы ожидаем

исцеления души, которое, даст Бог, перельется и принесет исцеление и телу. Я

думаю, что неверно прибегать к таинству елеосвящения с единственной

целью— получить телесное здравие, это не некое «клерикальное лечение»,

это— подлинное проявление пастырского попечения. В процессе подготовки

человека, помогая ему обрести вновь цельность, целостность души и духа, мы,

может быть, обнаружим, что он сможет сказать: я чувствую себя настолько