—«Мы побоялись. Понимаешь, на тебе черная ряса». А мы были друзьями

двадцать лет, он меня видел в черной рясе сколько угодно, и он меня не боялся…

И человек ушел, потому что его «пожалели». А он давно знал, конечно, что

умирает, потому что это состояние приходит не в одно мгновение.

Мы говорили о том, как действовать священнику при постепенном умирании

человека. Но ему придется иметь дело и с экстремальными ситуациями. Умирает

человек неподготовленный, но нуждающийся в поддержке как никогда прежде…

Большей частью самая страшная для умирающего мысль— та, что он

отходит, умирает одиноко, то есть он был частью общества, семьи, жизни, а

теперь вдруг настала смерть, и ему никто не может помочь. И мне кажется, что

очень важно священнику (а если священника нет, то любому человеку, даже

неверующему) подойти и дать умирающему почувствовать, что он не один. Когда

человек в таком состоянии, то священник или близкий друг должен считать, что этот

человек— единственный на свете, и ему отдать все внимание и все

время. И тут я хочу дать пример.

В начале войны я был хирургом в полевом госпитале, и в моем отделении умирал

молодой солдат. Я его, конечно, посещал днем, а в какой-то вечер подошел,

взглянул на него, и мне стало ясно, что он не жилец. Я его спросил: «Ну, как ты

себя чувствуешь?» Он на меня взглянул глубоко, спокойно (он был крестьянин,

поэтому в нем была такая тишина полей, тишина лесов, тишина неспешной жизни) и

сказал: «Я сегодня ночью умру». Я ответил: «Да, сегодня ты умрешь. Тебе

страшно?» —«Умирать мне не страшно, но мне так жалко, что я умру

совершенно один. Умирал бы я дома— при мне были бы и жена, и мать, и

дети, и соседи, а здесь никого нет». Я говорю: «Нет, неправда,— я с тобой

посижу». —«Ты не можешь просидеть со мной целую ночь». —«Отлично

могу!» Он подумал, сказал еще: «Знаешь, даже если ты будешь здесь сидеть, пока

мы разговариваем, я буду сознавать твое присутствие, а в какой-то момент я тебя

потеряю и уйду в это страшное одиночество в момент, когда страшнее всего—