Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
страшно?» —«Умирать мне не страшно, но мне так жалко, что я умру
совершенно один. Умирал бы я дома— при мне были бы и жена, и мать, и
дети, и соседи, а здесь никого нет». Я говорю: «Нет, неправда,— я с тобой
посижу». —«Ты не можешь просидеть со мной целую ночь». —«Отлично
могу!» Он подумал, сказал еще: «Знаешь, даже если ты будешь здесь сидеть, пока
мы разговариваем, я буду сознавать твое присутствие, а в какой-то момент я тебя
потеряю и уйду в это страшное одиночество в момент, когда страшнее всего—
умирать». Я ответил: «Нет, не так. Я с тобой рядом сяду. Сначала мы будем
разговаривать, ты мне будешь рассказывать о своей деревне, дашь мне адрес своей
жены. Я ей напишу, когда ты умрешь, если случится, навещу после войны. А потом
ты начнешь слабеть, и тебе будет уже невозможно говорить, но ты сможешь на меня
смотреть. К тому времени я тебя за руку возьму. Ты сначала будешь открывать
глаза и видеть меня, потом закроешь глаза и уже меня видеть не сможешь, уже не
будет сил открывать их, но ты будешь чувствовать мою руку в своей руке или свою
руку в моей. Постепенно ты будешь удаляться, и я это буду чувствовать, и
периодически буду пожимать твою руку, чтобы ты чувствовал, что я не ушел, я
здесь. В какой-то момент ты на мое пожатие руки ответить не сможешь, потому что
тебя здесь уже не будет. Твоя рука меня отпустит, я буду знать, что ты
скончался. Но ты будешь знать, что до последней минуты не был один». И так и
случилось.
Это один из целого ряда примеров. Я сидел, как правило, с каждым умирающим в
нашей больнице, не только своего отделения, но и других отделений, и каждый раз
повторялась пусть не та же картина, но то же взаимное отношение: нет, ты не
один.
Другое, что я хотел сказать: человек как будто теряет сознание задолго до
того, как умирает. И никогда не должны ни врач, ни сестра милосердия, никто
вокруг него думать, будто потому, что он не может с ними общаться, он не
воспринимает того, что вокруг происходит. Когда я был студентом первого курса