когда тебе пять лет было. Потому что такого Бога и тогда не было, и не надо

было тебе такого Бога как бы «подсовывать»— для удобства родителей,

конечно.

Когда родители признают, что дети их верят в какого-то непонятного им Бога,

это очень мало похвального говорит о родителях. Родителям, знающим своих детей,

следовало бы попробовать понять, в какого Бога те верят. Это первое. Раньше чем

давать ответы, надо было бы задуматься над вопросом. Часто— да, дети

подрастают и начинают верить или, вернее, выражать свою веру, описывать свою

веру в таких категориях, которые нам чужды. Но нам-то надо их понимать, мы

потому и взрослые. Вернее, будучи взрослыми, мы должны были бы быть в состоянии

понять ребенка, продумать его вопрос, продумать, что за ним стоит, и себя

спросить: вот мой сын, моя дочь верит в Бога такого-то. Каким образом под

влиянием моего воспитания и сторонних влияний мог вырасти такой образ Божий?

Что я могу на это возразить? Сказать: это ересь, неправда, ложь— очень

легко, но это не ответ. У меня своих детей нет, но я, слава Богу, сорок первый

год на этом приходе, и детей много повидал. И я думаю, что каждый раз, когда

тебе дают картину: «Вот каким я представляю Бога», нельзя говорить: «Ой, нет!

Он не такой!», а надо поставить вопрос: «Как ты до этого дошел? Как интересно!

Объясни». Но мы не ставим вопрос так: «Ты мне объясни, потому что я не

понимаю», мы сразу говорим: «Я тебе объясню, что ты не прав». А когда человеку

говоришь, что он не прав, он сразу жестеет, конечно. Кому охота быть неправым

всегда— потому что он маленький, а ты большой. И я думаю, что одна из

задач нашего времени, когда все ставится под вопрос, именно вдуматься,

вчувствоваться, вглядеться в вопросы, которые вырастают вокруг нас, и

попробовать понять: откуда они берутся, как могло вырасти такое уродство? Или

наоборот: может быть, он прав?

Это возможно, если с раннего детства устанавливать диалог, а не монолог. А

если ребенок должен быть только ушами, а родители только голосом, то ничего не