поднимаются всякого рода человеческие переживания, как тина со дна речки. В

Евангелии же поражает простор безмерный, простор такой же широкий, как Сам Бог,

такое чувство, что над широкой равниной дышит ветер и можно дышать полной

грудью, что мы не пленники какой-то системы мышления: хотя мысль православия и

глубока, и четка, но она не суживает опыт.

Вот эти вещи всегда поражают западного человека, но не только эти. Поражает

западного человека и простота отношений, которые существуют между священником и

общиной, между членами Церкви. В этом смысле есть разница между христианским

Западом и Востоком. На Западе духовенство уже столетиями представляет собой

умственную элиту, это люди, которых специально богословски образовывают, люди,

которые обладают теоретическим, философско-богословским опытом и знанием, редко

встречающимися среди верующих. У нас подход к священнику совершенно другой: мы

не ожидаем от него, что он в общине самый образованный, самый ученый человек.

Мы ожидаем от него, что это человек живой веры, с непосредственным, живым

опытом Бога, с состраданием к людям, с пониманием житейских проблем, он—

человек среди нас, только особого рода человек. И я думаю, что я могу это

изъяснить примером.

В детстве я воспитывался на Востоке, на границе азиатской степи, и одно из

моих ярких воспоминаний это такая картина: бесконечная равнина, бездонное небо,

и между этими двумя бесконечностями, как бы охваченный ими, стоит человек,

пастух, и вокруг него— небольшое стадо овец. И когда смотришь на них,

делается ясно, что и пастух, и овцы бесконечно малы на лице этой земли или под

этим небом, они такие хрупкие, они такие уязвимые, а вместе с этим между

пастухом и овцами— громадная разница. Овцы пасутся, они не думают о себе

и, конечно, не думают друг о друге, они переходят от пастбища к пастбищу, ища

зеленой травы, и только. Пастух же стоит над ними, как страж, он их защитник,

он их жалеет, он их охраняет, он их любит, они ему— свои. Весь опыт его

жизни и жизни ряда поколений воплощен в его заботе и жалости, в желании спасти