священника— учительский, умственный. Это тождество между овцой и

пастухом, между человеком спасаемым и тем, который кричит ему: «Я знаю

путь— только послушай», в какой-то мере было утрачено. Я говорю «в

какой-то мере», потому что есть на Западе дивные пастыри, но в целом такое

отношение к пастырству западные люди находят в православии с изумлением.

Дальше я хочу продолжить анализ различий между православным Востоком и

католическим и протестантским Западом, в результате которых Запад

заинтересовался православием. И я хочу сказать нечто о нашем отношении к жизни

в отличие от западного. В настоящее время и уже довольно давно на Западе

центральное устремление— это устремление к тому, чтобы человек мог жить

свободно, творчески, плодотворно, но очень лично: сознание блага страны,

сознание целостности и последовательности исторического процесса очень

ослаблены. И то, что поражает западных людей в нас, русских, и, в частности, в

православном подходе к жизни, это целеустремленность и сознание, что жить без

смысла— нельзя, что можно жить только ради чего-то и направляя все свое

усилие, весь упор своей жизни куда-то.

Впервые это мне стало совершенно ясно, когда я встретился с Евангелием и

вдруг обнаружил, что ключ всей жизни— в Боге, что можно строить жизнь

только вместе с Богом. Бог так просторен, так глубок, что Его пути превосходят

всякое наше понимание и требуют от нас, чтобы мы себя как бы переросли. Просто

жить человеческими, добрыми отношениями, просто строить общество, в котором

человеку жить неплохо или даже хорошо,— недостаточно; надо жить так,

чтобы град человеческий стал градом Божиим.

Это один из вкладов, который мы, русские, можем сделать в жизнь того Запада,

который нас принял с большой любовью, дал нам возможность жить, расти, творить,

приобретать знания, стать полезными гражданами вселенной, но который требует,

чтобы кто-то его окликнул, чтобы кто-то ему сказал, что жить для себя— нельзя,

жить для ближнего, если он только земное существо,— мало. Надо видеть в