Поэтому в конце XIX - начале XX вв. русская патрологическая наука стала достойно представляться большим количеством имен вполне европейского уровня. Среди профессоров и преподавателей Духовных Академий, специализирующихся преимущественно в области патристических исследований, следует отметить в первую очередь профессора Московской Духовной Академии И.В. Попова. Его работы, посвященные жизни, творчеству и богословию как западных (Тертуллиана, св. Илария Пиктавийского, блж. Августина), так и греческих (свв. Афанасия Александрийского, Амфилохия Иконийского, прп. Макария Египетского и др). отцов и учителей Церкви, написанные ярким и емким языком, дают цельный образ этих великих зодчих Царства Божьего; небольшая книжка "Идея обожения в Древневосточной Церкви" сочными мазками представляет наиболее характерные черты данной основной интуиции православной сотериологии. Для учебных целей весьма полезен и "Конспект лекций по патрологии" И.В. Попова, охватывающий наиболее значимых представителей церковной письменности первых четырех веков. Предшественник И.В. Попова по кафедре патристики в Московской Духовной Академии А. Мартынов менее известен, хотя ряд его патрологических эссе (например, о нравственном учении Климента Александрийского и об антропологии св. Григория Нисского) и до сих пор не потерял еще своего значения. Кроме того, в Московских Духовных школах в области патрологических изысканий подвизались А. Орлов (богословие св. Илария Пиктавийского) и И. Адамов (творчество св. Амвросия Медиоланского). В этой же связи нельзя не упомянуть и выдающегося филолога-классика нашего времени С.И. Соболевского. Будучи профессором Московской Духовной Академии, он осуществил перевод творений прп. Исаака Сирина, снабдив его компетентным предисловием, примечаниями и указателями. Весьма актуальное значение для нынешнего времени имеет его актовая речь, посвященная значению знания древних языков для изучения богословских наук, в которой он подчеркивает, что "человек, не знающий греческого и латинского языка, не может шагу ступить в научной работе, касающейся Св. Писания или древнехристианской литературы вообще."

В Петербургской Духовной Академии среди знатоков истории древнецерковной письменности заметно выделяется Н.И. Сагарда. Известный прежде всего своей монографией о св. Григории Чудотворце и переводом творений этого отца Церкви, Н.И. Сагарда отличается тонким пониманием основных тенденций в развитии церковной письменности и богословия, о чем свидетельствует, например, его очерк "Древнецерковная богословская наука на греческом Востоке в период ее расцвета (IV-V вв.), ее главнейшие направления и характерные особенности." Талант Н.И. Сагарды, как патролога, наиболее полно раскрывается в его "Лекциях по патрологии," на которые мы постоянно ссылаемся, но которые, к вящему сожалению, не были изданы. Однако, в силу печально-известных исторических катаклизмов, такой же талант его брата, А.И. Сагарды, не успел расцвести. Магистерская диссертация о Клименте Александрийском "младшего Сагарды" не увидела свет в печатном виде (только некоторые извлечения из нее опубликованы в "Христианском Чтении"), а "Лекции по патрологии" до сих пор еще хранятся под спудом в рукописных собраниях. Из других патрологических исследований членов преподавательской корпорации Петербургской Духовной Академии необходимо отметить диссертацию великого церковного историка В.В. Болотова "Учение Оригена о Святой Троице," непревзойденный и до сих пор монументальный труд о блж. Феодорите Кирском всестороннего знатока Священного Писания Н.Н. Глубоковского, монографию (правда, незаконченную) о прп. Макарии Египетском А. Бронзова и работу А. Садова о Лактанции.

В Киевской Духовной Академии серия солидных патрологических исследований открывается К. Скворцовым (книга о философии отцов Церкви), а также В. Певницким, в ряде своих работ осветившим проповеднический аспект творчества многих видных представителей древнецерковной письменности. Их преемником является К.Д. Попов, вошедший в историю мировой патрологической науки, помимо монографии о Тертуллиане, своим классическим изданием творений блж. Диадоха Фотикийского (билингва с обширнейшими комментариями, представляющими собой необходимейшее пособие для всякого, изучающего святоотеческую аскетику). Особо следует сказать о С.Л. Епифановиче - ученом, не дожившем и до 32 лет. После его смерти все близкие ему люди сходились в мнении, что "это был подвижник и науки, и веры. О нем говорили, как о Григории Богослове с Василием Великим в их бытность для образования в Афинах, что он знал две дороги: в Академию и храм." Перед своей кончиной этот "светский схимник," по выражению одного из друзей, смиренно оценивал свои научные работы так: "Много было толков, но как мало сделано. Есть кое-что из написанного, но все это не окончено, а потому и значения никакого не имеет," - "Там доучусь!" - произнес как-то больной окидывая прощальным скорбным взором свои обремененные книгами полки." Действительно, в чисто "количественном" отношении Сергей Леонтьевич успел сделать немного: его магистерская диссертация о прп. Максиме Исповеднике, почти уже готовая, так и не увидела свет, а переводы творений прп. Максима прервались, едва начавшись. Однако и две выдержки из диссертации С.Л. Епифановича, вышедшие отдельными выпусками, - "Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие" и "Материалы к изучению жизни и творений преп. Максима Исповедника" - составляют целую эпоху в истории русской патрологической науки. Недаром в рецензии на первую книгу А. Прахов говорит, что она, по своему глубинному проникновению в суть богословия прп. Максима, обнаруживает, "за исключением трудов знаменитого Болотова, беспримерную в русском богословии самостоятельность работы." Подобное сравнение с В.В. Болотовым С.Л. Епифанович, несомненно, заслужил. Его рукописный курс патрологии подтверждает необычный Божий дар у почившего в Бозе молодого профессора, с рвением первохристианских "дидаскалов" исполнившего свое церковное служение на земле.

Из других представителей "киевской патрологической школы" следует назвать М. Оксиюка (обширное исследование об эсхатологии св. Григория Нисского), П.Н. Гросу (монография о преп. Феодоре Студите), Т. Лященко (труд о жизни и церковной деятельности св. Кирилла Александрийского) и Н. Фетисова (работа о Диодоре Тарсийском).

Не менее активно деятельность по изучению жизни и творчества святых отцов и учителей Церкви разворачивалась и в Казанской Духовной Академии. Так, здешний профессор по кафедре патрологии Д. Гусев издал серию выпусков своих "Чтений по патрологии," в которых представлены достаточно удачные характеристики некоторых памятников древнецерковной литературы и их авторов. Его преемник по кафедре Л. Писарев стал известен солидным трудом, посвященным богословию мужей апостольских, и монографией об антропологии блаж. Августина, не говоря уже о ряде своих патрологических и богословских эссе. В Казани же начинал свою деятельность будущий ректор Московской Духовной Академии Архиепископ Феодор Поздеевский, издавший здесь классический труд об аскетическом богословии преп. Иоанна Кассиана Римлянина. В Казани также были изданы и многие другие монографии, освещающие деятельность и миросозерцание различных отцов и учителей Церкви. Среди них можно упомянуть книгу П.Н. Виноградова о богословии св. Григория Богослова и аналогичную работу о св. Григории Нисском известного русского религиозного мыслителя В. Несмелова, исследование К. Лопатина о триадологии св. Афанасия Александрийского, книгу Е. Полянского о блаж. Иерониме и др.

Необходимо подчеркнуть, что названные "патрологические школы" четырех Духовных Академий, обладая каждая некоторым своеобразием, представляли все вместе единый фронт патрологических изысканий. Однако эти изыскания отнюдь не замыкались стенами Духовных Академий. Как и переводческая деятельность по выпуску в свет творений святых отцов и учителей Церкви, исследования памятников древнецерковной письменности распространились по многим градам Руси. Например, в Одессе печатается солидный труд А. Доброклонского о прп. Феодоре Студите и яркая монография П. Лобачевского о прп. Антонии Великом, в Кишиневе появляется работа В. Благоразумова о свт. Афанасии Александрийском, в Житомире - книга П. Владимирского о Немезии Эмесском, в Томске - серьезное исследование П. Прокошева о DidascaliaApostolorum и т.д. Многочисленные статьи по патрологии печатаются не только в периодических изданиях Духовных Академий ("БогословскомВестнике," "Христианском Чтении," "Трудах Киевской Духовной Академии" и "Православном Обозрении"), но и в журналах "Вера и Разум" (орган Харьковской Духовной Семинарии), "Странник" и пр.

В целом можно констатировать, что к 1917 г. русская патрологическая наука менее чем за столетие проделал тот путь, на который у западных патрологов ушло почти три века. Столь быстрое "преуспеяние" этой молодой науки в России объясняется, на наш взгляд, двумя причинами. Во-первых, уже тем отмеченным обстоятельством, что святоотеческая традиция лежала в основе всей русской культуре, никогда не затухала а ней и была своего рода "жизненным нервом" русской православной духовности. Во-вторых, данное "преуспеяние" объясняется тем фактом, что русские патрологи сумели органично усвоить лучшие достижения своих западных коллег, избежав ряд просчетов их. Будучи, как правило, людьми европейски образованными, русские исследователи древнецерковной письменности сознательно служили Православию, а поэтому они не просто слепо копировали лучшие образцы западной патрологической науки, но искали новые пути и способы для все более полного усвоения святоотеческого наследия в русскую культуру, ориентируясь на высшие ценности Православия. Вследствие этого патрология в России начала XX в. не только достигла уровня патрологической науки Запада, но стала органичной и неотъемлемой частью всей православной культуры; она не превратилась в "хобби" узкого круга специалистов (как это нередко бывает на Западе), а всегда пребывала в живом единстве со всем организмом Тела Христова, получая от Него и сама отдавая живительные соки православного Духа.

Данные характерные особенности русской патрологической (и вообще - богословской) науки отчетливо проявились тогда, когда волей Промысла Божьего некоторые представители ее оказались "в рассеянии," проповедуя Православие в западном мире - часто либолишь формально религиозном, либо вообще безрелигиозном. Примеры тому - протоиерей Георгий Флоровский, архимандрит Киприан Керн, архиепископ Василий Кривошейн, протопресвитер Иоанн Мейендорф. Все они были и глубокими знатоками древнецерковной письменности, и разносторонними богословами, живо откликающимися на многообразные духовные проблемы современности. Среди данных представителей русской православной диаспоры следует выделить, на наш взгляд, Владимира Николаевича Лосского. По благодати Божией, в трудах этого современного учителя Церкви - преемника и наследника древнехристианских "дидаскалов" - ожил дух святоотеческого богословия, еще раз показав миру все преизобилие благости Творца. По словам архиепископа Антония (Мельникова), "он живым языком святоотеческого богословия сказал о Жизни вечной." Ценность богословского наследия В.Н. Лосского состоит прежде всего в том, "что это не книжное изложение христианских истин, а это сама жизнь, так как он сам в своей жизни исполнил то, о чем писал." При этом "верность церковному Преданию никогда не вырождалась у Владимира Лосского в статический консерватизм, интеллектуальную Массивность или обрядовые привычки, так же как ясность и сила его мысли никогда не становилась упрощенным интеллектуализмом. Его традиционность и "патриотическое устроение" носили динамический и творческий характер верности живому, Духом Святым движимому Преданию в призвании непрестанно обновляющимся ходом творческой мысли продолжать богословский труд отцов Церкви." Поэтому "различные аспекты богословской деятельности Владимира Лосского обретали свое единство и свою плодотворность в одном, едином источнике: его глубоком и живом благочестии, его всецелой "вовлеченности" человека церковного. Молитва Церкви не только укрепляла и питала его мысль, но и формировала его духовную сущность подлинного христианина." Заветы именно такой православной патрологической науки переданы нам для их продолжения и претворения в жизнь.

Раздел I

Мужи Апостольские. Возникновение церковной письменности.

Само название "мужи апостольские" является неологизмом, возникшим в XVII в.; оно объемлет собой несколько творений раннехристианских писателей конца I - начала II вв., которые непосредственно примыкают к святым авторам Нового Завета. Их объединяет то, что эти раннехристианские писатели в своих произведениях близки "к чисто апостольскому духу христианского учения... По приемам литературного творчества все произведения мужей апостольских, как и апостольские писания, отличаются непосредственностью религиозного чувства, особой патриархальной простотой и задушевностью чисто отеческого тона в обращении с читателями. В них та же непосредственность религиозно-богословского творчества, полная отрешенность от современных им внехристианских идей, с которыми авторы не находят нужным вступать в какое-либо даже внешнее соприкосновение. Религиозная мысль мужей апостольских, как и у Апостолов, замкнута в круге положительного христианского учения, которое и прививается сознанию верующих прямо без всяких особых доказательств, как ряд истин самоочевидных, непререкаемых, не допускающих никакого сомнения" (Писарев Л. И. Очерки из истории христианского вероучения патристического периода: Т. 1. Век мужей апостольских (I и начало II века). - Казань, 1915. - С. 1-2). Хотя творения мужей апостольских по своей композиции и стилю чрезвычайно просты, "за внешней бессвязностью расположения материала у них несомненно скрывается стройное мировоззрение, объединенное строгой последовательностью мысли и логическим взаимоотношением религиозных идей. Их религиозное мировоззрение далеко не "детский лепет" еще непроясненного религиозного сознания... а выражение твердо установленной религиозной концепции и глубоко продуманного миросозерцания, которое переживалось не только пламенным сердцем, но и мыслью. Вот почему у мужей апостольских за внешней формой скрывается более широкий круг воззрений, более широкое содержание мыслей, не совпадающих часто с их формальным выражением" (Там же, с. 11-12). Согласно Л. И. Писареву, "религиозная концепция мужей апостольских в конечном итоге сводится к трем главным вопросам религиозной интуиции - христологии, экклесиологии и эсхатологии," причем среди них христология занимает ведущее место (Там же, с. 13). К этим вопросам, на наш взгляд, следует добавить еще и этику, ибо проблемы христианской нравственности занимают одно из самых центральных мест в творениях мужей апостольских.

Глава I. Вероучительные и литургико-канонические памятники первохристианской церкви.

1. "Учение двенадцати Апостолов" ("Дидахе").

Первый перевод этого произведения на русский язык, снабженный примечаниями, появился всего год спустя после публикации текста памятника: Попов К. Учение двенадцати Апостолов // Труды Киевской Духовной Академии. - 1884. - Т. И. - С. 344-384. Затем появляется солидное исследование этого памятника, с приложением текста и перевода его: Карашев А. О новооткрытом памятнике "Учение двенадцати Апостолов." - М., 1896. Новый перевод "Дидахе" приводится и в дополненном прот. В.Асмусом и А.Г.Дунаевым сборнике "Писания мужей апостольских" (см. с. 11-38 указанного издания). Практически одновременно с последним изданием появился и наш перевод, снабженный параллельным греческим текстом, обширными комментариями и пояснительной статьей. См.: Учение двенадцати Апостолов / Пер. и коммент. А. Сидорова // Символ. - 1993. - № 29. - С. 275-305; Сидоров А. И. "Дидахе:" Вероучительный и литургико-канонический памятник первохристианской эпохи // Символ. - 1993. - № 29. - С. 307-316.