Эта антисекулярная установка соединяется наконец (у Мережковского, но и у Бердяева, см. особенно его предсмертную книгу "Опыт эсхатологической метафизики") с чувством конца истории с перенесением центра тяжести в исторической диалектике от прошлого к будущему. Апокалиптические предчувствия, почти всегда расплывчатые, были довольно сильны в это время в разных русских кругах, умеряя и сдерживая те оккультные влияния, которые в это же время вливались в русское декадентство с разных сторон[6].

В истории русских философских движений XX в. все это имело огромное значение. Об этом часто забывают или хотят забыть, но без учета всего, что составляло исходную почву религиозно-философского возрождения, не понять и тех уже чисто философских построений, которые вырастали на этой почве. Вот почему нам кажется уместным остановиться немного на изучении религиозно-философских концепций Мережковского, самого яркого и талантливого из "предтеч" и представителей "революционно-мистического возбуждения".

2. Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865 - 1940)[7] был человек выдающихся дарований, большого литературного таланта, напряженных религиозных исканий, жадно впитывавший в себя все ценные течения современной и античной культуры. Широкое образование, постоянно им пополняемое, делало из него, правда, не ученого, а только дилетанта, но дилетайта высокого качества: Мережковский перечел и изучил бесконечно много книг и специальных исследований, всюду, однако, беря то, что ему нужно, что соответствует его темам. Одна из лучших книг, написанных им, носит характерное заглавие "Вечные спутники", здесь собраны его превосходные, часто тончайшие старые этюды о "вечных спутниках", о мировых гениях в

713 ЧАСТЬ IV

области литературы. Мережковский действительно всегда обращен к этим "вечным спутникам", но он остается при этом всегда самим собой, и именно это и мешает ему быть тем, чем ему очень хочется быть, мешает ему быть настоящим историком. Во всех своих книгах, в которых так много настоящих bons mots, удачнейших формул, он всегда заслоняет собой того, о ком он пишет.

Мышление Мережковского движется в антитезах, в острых противопоставлениях, но главная его тема определяется религиозным противлением "историческому" христианству. Мережковский чувствует в себе "новое" религиозное сознание, так как в его душе христианство уживается с влечением к античности, к античной культуре. Если Розанов критиковал "историческое" христианство во имя Ветхого Завета, то Мережковский исходит из противопоставления христианства и античности. К этому противопоставлению Мережковский сводит все трудности "исторического христианства", но под влиянием Вл. Соловьева у него позже присоединяется еще искание "христианской общественности".

По мысли Мережковского, "историческое" христианство (т.е. Церковь) отжило свой век, оно было односторонним выражением христианского благовестия ибо не вместило в себя "правды о земле", "правды о плоти". Односторонний аскетизм свойственен христианству по самому его существу: "Аскетическое, т.е. подлинное христианство, пишет Мережковский[8], и современная культура взаимно непроницаемы". Это отожествление христианства с аскетикой[9] нужно Мережковскому, чтобы осмыслить "новое религиозное сознание", ибо только это последнее и может духовно удовлетворить его. "Отныне, однажды писал он[10], должна раскрыться во всемирной истории... правда не только о духе, но и о плоти, не только о небе, но и о земле". Это было, можно сказать, навязчивой идеей у Мережковского, ему нужно "новое откровение"[11], к Церкви же, как "исторической" форме христианства, ему трудно привыкнуть. Отсюда у него не только усиленный акцент на "аскетической неправде" в христианстве, но отсюда и упрямое утверждение "мистической связи самодержавия и православия"[12]. Для Мережковского православие настолько слито с русской государственностью, что он просто забывает о православии в других странах.

В упомянутых в I главе Религиозно-Философских собраниях (инициатива которых принадлежала именно Мережковскому и его единомышленникам) эти два мотива отожествление историчес-

714 XX ВЕК

кого христианства с аскетическим отвержением или даже "уничтожением" плоти и убеждение в "мистической" связи самодержавия и православия повторялись на все лады. С особенным блеском и вдохновением эти темы развивал в своем докладе Тернавцев, яркий и талантливый религиозный мыслитель. "Наступает время, говорил он, открыть сокровенную христианскую правду о земле... общественное во Христе спасение и религиозное призвание светской власти"[13]. Все это очень характерно, как признание религиозной (хотя и односторонней) правды в секуляризме (т.е. "правды о земле"); секу лиризм и историческое христианство мыслятся здесь, как два полюса одной антиномии, друг друга обуславливающие. Преодоление этой антиномии мыслится здесь лишь в синтезе ее противоположных начал, и здесь и Мережковский, и Тернавцев, и другие жили романтическими настроениями Вл. Соловьева о "свободной теократии". "Безнадежной противообщественности христианства"[14] Мережковский противоставляет "освященную общественность", которую он часто мыслит уже в тонах анархизма[15]. Поэтому Мережковский готов считать "историческое христианство" бесцерковным, ибо расцветшая в историческом христианстве "религия уединенной личности"[16] не есть вовсе Церковь. "Христианство есть только чаяние и пророчество о Богочеловечестве, о Церкви, но само явление Церкви совершится за пределами христианства"[17].

Отсюда понятна и любимая схема Мережковского (и под его влиянием и других религиозных искателей этой эпохи напр., Бердяева в ранний период его религиозной философии) о "Трех Заветах". "Первый Завет религия Бога в мире; второй Завет Сына религия Бога в человеке Богочеловека; третий религия Бога в человечестве Богочеловечества". "Отец воплощается в Космосе; Сын в Логосе; Дух в соединении Логоса с Космосом, в едином соборном вселенском Существе Богочеловечестве".

Таковы "чаяния и пророчества" Мережковского и его группы. Это типичная религиозная романтика, окрашенная очень ярко в "революционно-мистические" тона.

Но рядом с этим "революционно-мистическим возбуждением" религиозный процесс, шедший пока "под спудом" в русском обществе, имел и другую форму гораздо более выдержанную в тонах религиозного и исторического реализма. Уже в сборнике "Пробле-

715 ЧАСТЬ IV