Сущность этого закона антиномий хорошо раскрыта Флоренским. Противоречие реально, но оно также (или даже более) реально разрешается в единстве благодати, в которую погружается человеческий разум в Церкви.

Вот еще пример противоречия. Ап. Павел в послании к Титу пишет: Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости (3, 5). Тут, как будто чисто лютеранское спасение только верой, без необходимости подвига и добрых дел. Но через один стих апостол добавляет: Чтобы, оправдавшись Его благодатию... уверовавшие в Бога старались быть прилежными к добрым делам (3, 7 8). На единстве этого противоречия, неразрешимого для Запада, стоит вся дивная высота православных святых.

Не надейся на себя: все благое, совершающееся в тебе, есть следствие милости и силы Божией (преп. авва Исаия). Это постоянная формула аскетики.

Подвизайся... Когда же сможешь перейти страну страстных помыслов, не окажись неблагодарным, не признав в сем дара, свыше тебе данного, но исповедуй с апостолом, говоря: не я, впрочем, но благодать Божия, которая со мною (1 Кор. 15, 10) сделал сию победу (преп. Иоанн Карпафийский).

Очищение человека от греха это его просвещение Светом Невечерним Божиим, и оно совершается не по заслугам человека, не потому, что он живет в подвиге, хотя должен жить в подвиге, а паче ума, или священнотайно.

Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством сященнотайно (Антифон 4 гл.).

Тем молодым христианам, которые по религиозной молодости бросаются искать внешнее, например, акафисты, хочется сказать: Ищите прежде Царства Божия, а тогда может быть, приложатся вам и акафисты. Акафисты найдут и на этом успокаиваются, а нам заповедано искать общения с Господом и общения с людьми.

Преподобный Ефрем Сирин говорил: Монашество это не одежда, (даже!), не пострижение, но божественное желание и небесное житие.

Такое житие нам и во сне не приснится, но божественное желание мы все должны иметь, желание божественного веяния Святого Духа. Только это и есть цель христианства, и беседа преп. Серафима о цели христианской жизни раскрывает нам эту истину, зовет, сметает с пути обман внешности и холодного самозамыкания в себе, утверждает единственную и постоянную нашу задачу: соединение с Господом, богообщение.

Сейчас многие люди пишут стихи, технически гораздо более совершенные, чем стихи Пушкина или Блока. И в то же время все знают, что у нас нет ни Пушкина, ни Блока.

В богословии происходит примерно то же: многие стали грамотно богословствовать, умело и профессионально, т.е. совершенно бесстрашно говорить о гнозисе* и аскезе, энергиях и преображении, соборности и уединенности, катафатической* и апофатической* традиции. Все слова вроде бы правильные, но иногда так томительно бывает их послушать. Богословие можно ввести в салон, а его надо вводить в подвиг молитвы и в простоту любви.