***

"Все это прах и пепел, все это сгниет и превратится в вонь",— говорит красивый юноша-христианин царю, который, указывая ему на красоту и молодость тела, призывает пощадить себя и поглумиться над Христом. И этот красивый цветущий мальчик, имея в душе лучшие идеалы, умирает за них, презирая низшее и худое.

***

Вот как поступали люди в те золотые времена, когда идеалы человека были безгранично высоки и прекрасны. А мы теперь ценим совсем другое. Мы ценим то, что они почитали за грязь и мусор. Мы живем, страдаем, трудимся, переживаем ради того, что для них было пустой суетой. Мы предельно высоко оценили то, что святые мученики, преподобные, праведные считали за бесценок. Мы теперь питаемся тем, что они и за пищу не считали. То есть выходит, что мы теперь живем ради праха, питаемся прахом и идеалы-то наши стали такие же низкие, обесценились. Вот пред нами святая девица — великомученица Варвара. Она облачена в драгоценные одежды, на ее груди и руках золотые ожерелья, славно и знатно имя ее. "Нет,— говорит она,— все это пустое, ничтожное, совершенно бесценное". Она снимает с себя украшения и бросает их на землю. "Христос мой,— говорит она,— дороже, безмерно ценнее, лучше. А все это — прах". И она умирает за Христа Спасителя. Какая правильная оценка жизни! Какая сила духа, какое благородное и разумное суждение! А сегодня что делает наша девица? Она говорит: "Нет, то, что Варвара бросила, это действительно ценность. Это действительно богатство и сокровище. Ради этого всего я и живу". "Вот дура,— говорит она о святой девице,— зачем она променяла драгоценности на Христа?" И бросается, несчастная, и жадно хватает брошенное Варварой. Надевает все это на себя и считает себя истинно счастливой... Может быть, и ты, моя любезная читательница, этого же, последнего, мнения? И ты хлам земли считаешь ценнее нетленного Господа Христа с Его вечной жизнью? Ты скажешь: о нет, что я, такая неразумная, что ли? Только скажешь, а сама-то незаметно для себя хочешь одеться получше да покрасивее, хочешь, чтобы о тебе подумали не как об отсталой, невежественной, некультурной девушке, а наоборот. Вот-де она какая, как и все другие, идет в ногу со всеми и со временем. А Христос остается тобой осмеянным... Словом, теперь мы снова встаем на прежнюю грубую языческую основу жизни. Тогда, до христианства еще, язычники говорили: "Нам ничего не надо духовного. Дайте нам хлеба и зрелищ!". И мы теперь возвратились к этому старому языческому времени и говорим, что все ценное, красивое, достойное находится только на земле, а на Небе нет ничего. Да что это я так расфилософствовался, ведь сам-то ползаю, как муравей, по земле, и духовного-то во мне с огнем не отыщешь... Грешен, грешен, это все так. По тебе, мой милый друг и дитя, желаю лучшего, чтобы ты ценила то, что действительно достойно цены, чтобы ты любила то, что действительно прекрасно, что действительно высоко и благородно, чтобы ты любила Христа и жила для Христа. И тогда вместе с великомученицей Варварой и многими-многими другими святыми девами получишь нетленный венец славы и блаженства на Небесах. Итак, мы определили, что на нашей грешной земле теперь очень мало смирения и мы бедны высокими идеалами жизни. А что еще мы видим с тобой на земле, мой милый друг? Мы еще видим, что земля наша полна гордости. Как по удалении света на его месте водворяется тьма, так по уменьшении на земле смирения растет, увеличивается змий гордости. О Боже мой, какое это несчастие, какое бедствие — гордость! Словно огромный лютый дракон своим отвратительным, гнусным телом, как железным кольцом, охватил всю землю. Как будто какая зараза, гордость наполнила все области земной жизни, все отрасли человеческой деятельности. Смотрите: в деловой жизни — гордость; в ученом мире — гордость; в спортивном — гордость; даже в церковном мире, где должно быть сплошное смирение, и там — гордость; и в твоем сердце, мой милый друг, да и в моем — тоже гордость. Везде эта опасная "злокачественная опухоль" внедрилась теперь в нашу жизнь. Посмотрите на этого молодого ученого. Он так пыжится, так уверенно говорит: "Я все знаю, я все изведаю, я во все тайны проникну, я человек, я бог". Говорит, думает и крепко уверен, что это так. Ну, где же здесь смирение?.. Он все знает, все-все. А вот совсем не знает о том, когда он заболеет или когда он умрет, и этого ему не узнать. Тогда где же наше всезнание, если мы о себе самих не знаем, сколько мы проживем на земле, что ожидает нас завтра, какой умрем смертью? Вот сколько находится рядом с нами вопросов, которые нам никогда не разрешить! О, это наше всезнание! Одна глупость, одно самовнушение, самообман, младенческая самоуверенность! Рассказывали про одного немца (это когда я еще был на войне), как он хвалился: "О, я своим сапогом раздавлю весь мир, все народы!" И вот когда он однажды снял свои сапоги на отдыхе, то подкрался к нему партизан и его же тяжелым сапогом разбил ему голову. Вот и ты, моя дорогая и милая душа, тоже, наверное, говоришь: я верующая, а другие неверующие, я спасусь, а другие все погибнут. А разве это не гордость говорит в твоем сердце? Разве так по-христиански надо относиться к людям? Одна девушка, такая добрая-добрая, говорила мне, что вот-де, батюшка, я видела какой сон-то: как будто на голове у меня растут два рога. Сначала маленькие, а потом растут, растут все больше и больше. Это как раз гордость. А хотите видеть плоды гордости или состояние, вызывающее гордый дух?

***

Священник совершал Божественную Литургию. Один старец соблазнился и сказал: "Не буду причащаться у этого священника, он такой-то и такой-то, пьяница и блудник, он грешник. Таинство через него не совершается". И не стал причащаться. В следующую ночь ему было такое видение: пред ним золотой кладезь, цепь золотая, черпало золотое. Но черпает и наливает прокаженный. И слышит старец голос: "Почему ты не пьешь из этого кладезя? Какую вину имеет черпающий? Он ведь только черпает и наливает, а чрез него все совершает Дух Святой". Очнулся старец и стал оплакивать свой грех.

***

Один брат целых десять лет был борим помыслами по гордости. Гордый помысел ему говорил: "Ну, что ты здесь живешь, в этом монастыре, только мучаешься, и все. Иди, брат, в другой монастырь, там в десять раз лучше тебе будет". Брат имел терпение. Он каждый день собирал свои вещи, клал их в угол и говорил помыслу: "Завтра уйду, а сейчас отдохну немного". Наступал другой день, помысел опять ему твердил: "Иди в другой монастырь, что ты здесь засиделся, там в десять раз лучше тебе будет". Брат отвечал: "Подожду до вечера, а потом в ночь и двинусь". Наступал вечер. Помысел твердил назойливо: "Вот уже вечер, как хорошо тебе идти ночью-то, никто тебя не увидит". Брат отвечал помыслу: "Нет, ради Бога потерплю до утра, а потом уж утречком, как рассветет, так и отправлюсь". А вещи все лежат да лежат в углу в куче, собранные и приготовленные к путешествию. Так дух гордости все побуждал и побуждал брата идти, а он, имея терпение, все откладывал да откладывал. "Терпением вашим спасайте души ваши" (Лк. 21, 19). "Претерпевший же до конца спасется" (Мф. 24, 13).

***

А вот тоже дух гордости. Он отнимал у человека веру — веру в будущую жизнь. В Италии жили два крупных ученых — Меркати и Марсилий. Они расходились во мнениях: Меркати говорил, что есть душа, есть будущая жизнь, а Марсилий отрицал и то, и другое. И так как они были большие друзья, то ссориться не хотели, а заключили между собою договор: кто первый умрет, тот явится, если возможно, к другу и признает свою ошибку. И вот однажды Меркати глубокой ночью сидел один в кабинете и так погрузился в свое дело, что ничего вокруг не видел и не слышал. Вдруг он вздрогнул: раздались три четких удара в оконное стекло. Он поспешил открыть и внизу, на освещенной лунным светом аллее, ясно увидел закутанного в белый дорожный плащ всадника, в котором узнал Марсилия. "Ты прав, друг мой",— прокричал всадник изумленному ученому, а затем, быстро повернув коня, скрылся во мраке ночи. Меркати записал час и минуту этого видения, а наутро попучил телеграмму, что его друг Марсилий, отправившись в путешествие, погиб.

***

Вот еще подобный случай. Русский князь Петр Долгорукий не раз писал своему родному брату Владимиру Долгорукому, который жил в Пруссии, что вольномыслие последнего очень неосновательно и даже опасно. Владимир читал письма своего брата, посмеивался над набожным Петром, а затем рвал эти письма и бросал в печку... Однажды Владимир, возвратясь от короля прусского, лег на диван отдохнуть и забылся. Вдруг он слышит: кто-то отдергивает занавес его спальни, и звучат шаги, приближаясь к нему. Затем он чувствует, как холодная рука крепко-крепко жмет его руку... Владимир смотрит — пред ним его родной брат. "Верь",— сказал Петр тихо. Владимир вскочил и готов был броситься к брату в объятия (они давно не встречались), но видение исчезло. Он спрашивал слугу: "Где брат Петр, куда вышел?" Слуга крестился и божился, отвечая, что никакого брата он не видел и в комнату никто не входил. Владимир был в недоумении, он записал время этого посещения, а к вечеру из России пришло известие, что брат его Петр умер скоропостижно в такой-то день и час. Время кончины и видения точно совпадало. Отец Питирим всю свою жизнь ломал в себе гордость и учился смирению. В мире его звали Степан Яковлевич Полухин. Был он красив и строен, ловок и умен. И ученость имел приличную. И все-таки он пришел в Лавру и стал монахом. Пред ним были большие пути и дороги, но он избрал один — тернистый монашеский путь. И когда отец Питирим пошел по нему, то дух гордости стал преследовать его каждую минуту. Будучи умен и учен, монах Питирим прекрасно понимал, что с этим спутником — с гордостью — далеко не уйдешь, дела не будет. Гордость — советник плохой. Тогда он вступил в непримиримую, смертельную борьбу с бесовской гордостью. Мы не будем входить в подробности, как монах Питирим боролся с гордостью. Да об этом и трудно говорить, так как мы не знаем всей внутренней жизни этого Божьего человека. Но, несомненно, монах Питирим боролся с гордостью по-святоотечески, то есть как учат этому святые отцы. Оружием непобедимым против гордости он избрал смирение. Он пред всеми смирялся, пред всеми умолкал, всех считал лучше себя и всех просил о себе помолиться. "Э, брат, да ты сам-то молитвенник неплохой,— говорили ему братия,— ты лучше о нас помолись". А он, потупя взоры долу, тихо отвечал: "Прах я и пепел, и моя молитва, как дым, стелется по земле". Отец Питирим стремился иметь смирение истинное. Это истинное смирение выражается в исключительной покорности Богу, в полной Ему преданности. Что бы с ним ни случилось, что бы ни произошло — хорошее или плохое, радостное или скорбное — он все-все принимал, как от Господа, как происшедшее только по Его святой воле и только с благой для человека целью. Особенно трудно смиряться тогда, когда у человека, как говорят, тяжелая судьба. И кажется этому человеку, что Бог поступает с ним очень жестоко и даже несправедливо.

***

Вот молодая девушка — сиротка, отец и мать ее умерли от чахотки. Она их совсем не помнит: крошкой еще была. А как тяжела сиротская доля!.. Девушка как-то незаметно все же выросла, поднялась. Но что за жизнь у нее сложилась! Одни скорби, одни испытания, горечи, болезни. Еще маленькой она упала с лестницы, и ей делали операцию за операцией — всего пять. Бею порезали. Годами она лежала в больнице. "Лида, ну как себя чувствуешь?" — спросит ее внимательная больничная сестра. "Да так, ничего",— ответит она и тихо, будто виновато, улыбнется. А тут у Лиды еще оказалась язва желудка. Она перестала совсем есть пищу, сделалась как тень, вся иссохла. Молодая девушка, ей бы только жить, цвести, радоваться, а она — живой мертвец. И никакого просвета, никакого улучшения. Ты только войди, мой милый друг, в положение этой юной души, пойми ее. Поставь себя на ее место. Ты ужаснешься, заропщешь, взбунтуешься, справедливо по-человечески скажешь: "Ну, где же Бог-то, где Его любовь, где справедливость?". Но она этого не говорила. И не потому, что Лида была недоразвита, тупоумна, тяжелодумна. Нет, она была способной девушкой, смышленой, мыслящей, довольно умной и культурной, и при этом она все же не бунтовала на жизнь, тем более на Бога, хотя она и не была глубоко духовным человеком, а просто верила, что Бог есть. Ей об этом говорила еще бабушка. А раз Он есть, то, значит, Он все делает к лучшему. Какое доверие, какое смирение пред Богом!..