Четвертая заповедь касается хранения субботы [1], то есть буквально – выделения церковных праздников из среды обычных будничных дней. Суббота – это день, посвященный Богу, символизирующий вечную жизнь. От точного исполнения суббот, по мнению ветхозаветных учителей, зависела историческая судьба народа и пришествие Мессии. Слово «суббота» означает «покой». Но только в Боге может обретать истинный покой душа человека. На земле и в сердце, где царит грех, где бушуют страсти, не может быть действительного покоя. Ветхозаветные праотцы и пророки обретали покой совести в исполнении заповедей и закона, но истинного покоя как избавления от греха и богообщения в Духе Святом они еще не имели. Поэтому ветхозаветная суббота служила прообразом, как бы тенью того небесного покоя, который открыл людям Господь через Свое распятие и воскресение. Этот покой – возможность для творения участвовать в жизни своего Творца, это со-бытие с Божеством как выход из своей ограниченности и приобщение Его абсолютным совершенствам. Для ветхозаветных иудеев суббота была покоем статики, некой «неподвижности», отрешением от внешних дел и внутренних забот. Для христиан покой воскресенья – это динамичный покой, выход из круговорота повседневных дел в жизнь духа. Это не веселье древних иудеев, которым предписывалось в день Божий пиршествовать, посещать друзей или просто отдыхать дома, а время для посещения храма и домашней молитвы, время стяжания благодати. В душевном плане четвертая заповедь говорит нам об обретении сердечного покоя как о преодолении внутренних противоречий. Человеческая душа по своей сущности христианка. В реальном же своем состоянии она представляет собой арену невидимой борьбы светлых и темных сил, поле с выжженной землей и руинами прежних зданий; она похожа на лицо красавицы, обезображенное проказой. Но для того-то и пришел Господь на землю, чтобы исцелить и восстановить душу человека. Сама религия – это исцеление души, воссоздание и возвращение ее к прежней красоте богоподобия. Господь создал душу человека как дивную песнь во славу Свою – Бога и Творца. Грех разрушил ее гармонию. В исполнении евангельских заповедей душа вновь находит себя, вновь обретает свою цельность, ее способности, чувства и силы, объединенные благодатью, вновь начинают звучать как небесная песнь. Поэтому только в жизни по заповедям душа обретает полный покой, только через исполнение их устраняются внутренние противоречия. Нарушение заповедей, жизнь по стихиям мира и его понятиям – это мучительные диссонансы [2] человеческой души. Покой, который открыло Евангелие,– это гармония душевных сил и гармония самой души с Богом. Итак, в душевном плане суббота – это исполнение евангельских заповедей, через которые, словно через некие окна, вливается в душу небесный свет. В духовном плане покой духа – это совоскресение его со Христом. Само Таинство Крещения знаменует собой смерть и воскресение: смерть как конец владычества над человеком греха и страстей и воскресение из мертвых как пробуждение духа и обращение его к Богу – своему началу. Душа должна покорить себя духу, а дух – покорить себя Богу. Покой духа – это пребывание его в свете благодати. Взор духа, устремленного к Богу,– это внутренняя молитва, творимая в глубине человеческого сердца, где пребывает дух. И в этом, духовном, плане исполнение субботы есть труд над приобретением непрестанной молитвы, труд, в котором душа находит истинную радость и покой в Боге. Суббота, раскрывшаяся в воскресном дне [3], освящает все дни недели, а Иисусова молитва – образ воскресного дня как отблеск Крестной Жертвы и луч вечной Пасхи – освящает и преображает всю жизнь христианина. См.: Помни день субботний, чтобы святить его (Исх. 20, 8).– Ред. ^ Диссонанс (франц. dissonance, от лат. dissono – нестройно звучу), в музыке – неслитное, напряженное одновременное звучание различных тонов. В данном случае в переносном значении «диссонансы человеческой души» – это тот разлад, то неустройство, которые царят в душе грешника.– Ред. ^ В Ветхом Завете суббота – еженедельный праздник древних евреев, день покоя, упразднение от житейских дел, день, посвященный Богу. В Новом же Завете совершенно естественно главным днем седмицы стало воскресенье как день воспоминания о воскресении Христовом. Собственно сама суббота была прообразом того полного покоя, который обретут верующие в Царствии Небесном по окончании подвига земной жизни, по наступлении воскресения всеобщего. Поэтому можно сказать, что суббота не «заменилась» воскресным днем, а именно «раскрылась» в нем.– Ред. ^

Почитай отца твоего и мать твою

Пятая заповедь: Почитай отца твоего и мать твою [1]. Буквальный смысл этой заповеди понятен, поэтому не будем останавливаться на нем. Скажем лишь, что основа ее – чувство благодарности, без которого невозможно христианство. В душевном плане пятая заповедь представляет собой учение об иерархии. Нужно подчинить себя вышестоящему звену в единой иерархической цепи (как бы включить себя в некую энергетическую сеть) – подчинить, чтобы иметь возможность воспринять. Здесь непокорность старшим – это выключение себя из структуры. Без соблюдения иерархии и субординации (подчинения низшего высшему) невозможны никакое общество и никакая система, начиная с семьи и кончая государством, даже более того: начиная с атома и кончая космосом. В Церкви существует несколько видов иерархии. Это небесная иерархия – чины Ангелов, затем святые – по мере их просвещения Божественным светом и иерархия собственно церковная, которая разделяется на священнослужителей (три иерархические степени [2]) и церковнослужителей. (При этом священномученик Дионисий Ареопагит проводит между ангельской и церковной иерархией аналогию.) Существует также еще один вид иерархии, не имеющей, впрочем, столь четких признаков разделения на степени,– это иерархия духовная, основанная на личном подвиге и аскезе христианина, а также на исповедании им своей веры. Это иерархия так называемого «старчества», которое особенно почитает народ и с которым так или иначе должно считаться священноначалие. Подобная иерархия обычно возникала в монашестве. Здесь иерархичность прежде всего во взаимоотношениях между духовным отцом и его чадом. Духовный отец сам должен пройти школу послушания и аскезы, должен воспринять дар наставничества от своих отцов, иначе ему нечего будет передать своим духовным детям. Духовный отец, которого обычно называют старцем, находится постоянно в духовном общении со своими учителями аскезы. Даже если они отошли в другой мир, то духовная связь не прерывается, изменяется лишь форма общения: старцы и по смерти не оставляют своих учеников. Со стороны духовного сына или дочери требуется послушание, то есть внимание к каждому слову старца и отсечение перед ним своей воли; тогда старец действительно становится истинным отцом, который помогает душе родиться в вечную жизнь. Кто нашел такого старца, тот обрел половину спасения. В послушание идут добровольно. Можно спастись и через посильное исполнение заповедей, но в первом случае [3] путь человека освещен светом, а во втором [4] человек пробирается в сумерках; в первом случае у него как бы вырастают крылья, а во втором он вынужден передвигаться ползком по земле. Послушание освобождает человека от помыслов: для него и за него уже все решено. Это сохраняет огромные силы для молитвы, поэтому те, кто находится в послушании, скоро обретают непрестанную молитву. Как говорит преподобный Симеон Новый Богослов, истинный послушник лишь только прочтет «Трисвятое», и уже сама благодать молится в нем. Когда в сердце послушника восстают греховные страсти и он открывает, как бы обнажает их перед своим наставником, то демон, словно застигнутый на месте преступления вор, бежит прочь. Падение с послушником случается тогда, когда он скрывает что-либо от старца или внутренне противоречит ему; но если он кается, то старец поднимает его и молится о нем Богу. Старец как бы вливает собственную кровь в жилы своего чада, и к тому быстро возвращаются духовные силы и благодать. Но если жизнь послушника исполняется постоянным ропотом и недоверием к старцу, внутренним охуждением и уничижением его (или его поступков), противоречием его воле и наставлениям, то падение неизбежно. Послушник, дерзко отказавшийся от послушания и исполняющий свою волю, уже как бы запрограммировал свое падение. Для человека с таким устроением, быть может, лучше вовсе не возлагать на себя подвиг послушания [5], как для пьяного лучше не подходить близко к огню, чтобы не сгореть в нем. Духовный аспект пятой заповеди – это послушание духовному отцу, в котором послушник видит – можно сказать так – образ Самого Христа. Ученик начинает любить своего наставника больше, чем плотских родителей, он чувствует себя духовно единым с ним, как веточка со стволом дерева [6]. Христос именуется Логосом. Он – вершина и начало всякой иерархии. Вне Логоса – тьма и безумие. Выпадение из иерархии (с Ангелом ли или с человеком происходит оно) – это противостояние ей; это состояние мятежа против Бога, удаление от единственного источника благодати и начало вечной смерти. За исполнение пятой заповеди Господь обещал благо и долголетие [7]. Высшее благо – это благодать, а долголетие – символ вечности. Некоторые духовные писатели предупреждают об опасности в занятиях Иисусовой молитвой, но ведь опасность возникает не от молитвы, а от несгибаемой гордыни. Самовольник – это не молитвенник, а духовный «революционер»; хотя бы он и старался повторять молитву, но имя Иисуса Христа не может войти в его мятежное и как бы окаменевшее сердце. Для Иисусовой молитвы необходимы послушание и покаяние, труд и благоговение – эти четыре реки, орошающие сад души, без которых она останется пустыней. Исх. 20, 12.– Ред. ^ Трем степеням соответствуют сан епикопа, сан священника и сан диакона.– Ред. ^ То есть когда человек находится в послушании у старца.– Ред. ^ Когда спасение совершается лишь через труд исполнения заповедей, а послушания старцу нет.– Ред. ^ Здесь имеется в виду, вероятно, именно послушание старцу или же монашеское, то есть послушание, требующее от человека совершенного отречения от своей воли. Однако без послушания как такового – Богу (через исполнение Его заповедей), Церкви, ее учению (через соблюдение ее правил и уставов), священноначалию – христианская жизнь в сущности своей невозможна.– Ред. ^ При всей истинности и значимости того, о чем говорит здесь автор, нужно сделать существенную оговорку: все действительно так, если только наставник на самом деле старец или же, по крайней мере, священник с большим духовным опытом, если праведность и чистота его жизни свидетельствуются исполнением евангельских добродетелей, и в первую, пожалуй, очередь смирением и любовью. К сожалению, в наши дни люди в большинстве своем в духовной жизни совершенно неопытны, их часто привлекает и покоряет чье-то умение говорить и действовать «со властью». Добродетель ложная, плод «актерства» и всяческого «себявыказывания» сразу бросается в глаза и восхищает людей, еще не имеющих в духовной жизни определенных, верных ориентиров. Добродетель же истинная, скрывающая себя смирением, чаще всего остается незамеченной. Поэтому, дабы избежать заблуждений и сопряженных со многими скорбями разочарований, необходимо сначала по-настоящему узнать человека и лишь потом уже всецело вверять ему свою душу и ее спасение.– Ред. ^ См.: Исх. 20, 12.– Ред. ^

Не убий

Шестая заповедь: Не убий [1]. Убить – значит уничтожить, лишить жизни. Первый убийца – это демон, который лишил человека вечной жизни, оторвал его от Бога – источника и полноты бытия, подчинил власти ада и смерти. После своей земной жизни человек переходит в вечность. Убийца прежде всего тот, кто лишает, как бы отнимает у него истинную жизнь в вечности. Потеря вечности – самая страшная катастрофа. Это непоправимое несчастье, неисцелимая болезнь, черная бездна, откуда уже нет возврата. Поэтому худший вид убийства – это отнять у человека веру, разлучить его с Богом, сделать для него конец земной жизни началом инобытия как мучительного состояния без любви и надежды. Душа человека наполняется какой-то страшной черной пустотой. Он понимает, что потерял, но в то же время без благодати сердце его не может любить Бога. Он не только попадает в рабство сатане, но и делается подобным ему. В этом заключается страшная тайна вечных мук, невозможность обратиться к Богу той душе, которая, страдая, кричит: «Ненавижу!». Человеческая душа есть образ и подобие Божие. Бог подает человеку благодать, чтобы привлечь его к Себе. Человек, отвергая благодать, как бы «убивает» ее в себе. Грешник, отвергший Бога,– это богоубийца в собственном сердце. Это страшная тайна греха. Грешник не хочет, чтобы Бог существовал. Он ненавидит Бога, а вечная жизнь – это любовь к Богу как мистическое единство. Здесь, на земле, святые стяжали огонек любви к Богу и больше всего на свете старались хранить этот огонек, чтобы бури страстей не погасили его. По смерти же их любовь из маленького огонька, из пламени свечи превратилась в яркое солнце. Грех – это искра ненависти к Богу; не встречая препятствий, разгораясь все больше и больше, она клокочет в глубинах души, как страшное подземное пламя, помрачая ум клубами дыма и опаляя сердце огнем страстей. А после смерти это внутреннее богоотвержение превращается в черный огонь ада. В каждой страсти заключены страдание и скорбь, но в каждой страсти есть и какое-то тонкое демоническое наслаждение; есть это адское, смешанное с мукой наслаждение и в ненависти. В вечности грешник живет ненавистью к Богу, и в то же время, отвергая Его, он ненавидит святых за то, что они пребывают в той же вечности с Ним. Он ненавидит и таких же грешников, как он сам, ибо в них видит уродство своего греха. Он ненавидит демона, как раб – жестокого господина. Он ненавидит самого себя, он проклинает день своего творения; он ненавидит родителей за то, что они дали ему жизнь. Он ненавидит Бога, потому что Бог есть любовь. У него только одно утешение: своими страданиями в аду он «досадил» Богу, но не покорился Ему. После демона самый страшный убийца – тот, кто, подобно человекоубийце искони [2], посягает на высочайшую драгоценность человеческой жизни, в которой заключен весь смысл человеческого существования,– на веру. Добровольная потеря человеком Бога – это самоубийство. Потеря начинается с малого – с соизволения на грех. Путь к Богу также начинается с малого: человек прислушивается к зову благодати Божией – это первый шаг. Каждый бесцельно прожитый день – убийство дня, каждый сознательно совершенный грех – «убийство» благодати в своем сердце. Благодать преподается христианину в Таинствах Церкви, он ощущает, переживает эту благодать. Но вот приходит искушение, и сердце человека начинает раздваиваться и колебаться. Совесть говорит ему: «Не делай», а страсть – другое, она шепчет, как змея: «Я дам тебе рай без Бога – здесь, на земле; я дам тебе то наслаждение, которое не хочет дать тебе Бог». И человек верит страсти, которая уже много раз обманывала его, он входит в мир иллюзий, в мир своей страстной фантазии, ему кажется, что собственная совесть стала его противником и врагом, и у него появляется желание убить, уничтожить ее. Здесь та метафизическая сторона греха, которую мы назвали богоубийством. Для грешника диавол – дух освобождения, добрый дух, подносящий к его устам вожделенную чашу наслаждений. Грешник как бы так говорит благодати: «Зачем ты пришла? Я не звал тебя, уйди прочь и не мешай мне!». Когда сердце застывает в грехе, оно застывает в ненависти к Богу; в вечности это направление души – от Бога – уже нельзя изменить, как нельзя заставить повернуть стрелку компаса, которая все равно будет показывать на север. Вечная жизнь есть вечное богообщение. Богообщение – это единение; если Бог приблизится к нераскаянному грешнику Своей любовью, тот ответит: «Уйди, я ненавижу Тебя!». Святые отцы говорят о том, что Бог не может спасти человека без самого человека. Поэтому нераскаянный грех – это убийство человеком собственной души; для нераскаявшегося в своих грехах само воскресение мертвых станет началом метафизической смерти – вечного бытия с сатаной и по образу сатаны. Мы убийцы по отношению к другим людям, когда мы толкаем их на грех, ибо в грехе «запрограммирована» смерть. Когда мы соблазняем человека, то становимся по отношению к нему диаволом. А сколько в нашей жизни тонкого соблазна, который даже не считают за грех! Сколько видов нежности и ласки, под которыми скрывается блуд! «Нежность» оказывается дыханием, разжигающим угли страстей в душе другого человека. И чем завершается это? Очень часто – падением, когда человек теряет благодать, как если бы он проиграл все, что имел, в один час и стал последним нищим. При этом сердце его, в котором уже практически не остается места для Бога, оказывается совершенно плененным страстной привязанностью. Или же все это приводит к страданию, когда человек со скорбью отрывает от своей души греховную привязанность, как с болью срывают присохшую повязку с открытой раны. Другой вид убийства – это жестокость, которая может привести человека в духовное изнеможение от уныния и отчаяния, являющееся подобием смерти. Человеку может стать безразлично все, даже собственное спасение. В состоянии уныния и отчаяния он легко склоняется на грех, даже больше того: ищет его, чтобы забыться в нем, как в наркотике или вине. Иногда человек, озлобляясь, грешит назло кому-то. Здесь – словно два ножа одновременно ударили в грудь. Здесь – два убийцы одной души [3]. Как часто брошенное нами слово причиняет человеку рану, которая не заживает много лет,– и здесь мы убийцы! Как часто на нашем пути оказываются люди несчастные и беспомощные, а мы равнодушно проходим мимо них. «Это не наше дело»,– говорим мы и становимся убийцами. Иногда человек находится в таком состоянии, что всего лишь одно наше участливое слово могло бы его ободрить, придать сил; если же он видит вокруг только ложь и безразличие, то ему кажется, что выхода нет. Тогда мы оказываемся не только убийцами другого человека, но и в себе убиваем самое главное и дорогое – чувство любви – и превращаемся в живой труп. Ложь – это тоже убийство, это убийство доверия друг к другу, на котором основана духовная близость. По слову Господа, сатана с самого начала – убийца и лжец [4]. Есть еще один вид убийства. Порой, когда нас оскорбят, мы будто бы не мстим, но стараемся изгнать из своей души даже воспоминание о нанесшем нам обиду человеке, говоря: «Он умер для меня». А между тем мы просто-напросто отомстили ему, вычеркнув его из своей жизни, выбросив из нее, как выбрасывают за ворота сор. Даже молиться о том, кто нас обидел, нам трудно и неприятно, точно нести на плечах тяжелую и неудобную ношу. Мы молимся за него не от сердца, а как бы вскользь, ради формы, как бы даже не желая, чтобы наша молитва исполнилась. Если с ним случится несчастье, то где-то в глубине души мы обрадуемся этому и скажем: «Получил, что заслужил, так по твоим делам тебе и надо». Так что под видимым равнодушием скрывается оледеневшая ненависть. Бог – это любовь. Человек живет, поскольку он любит [5]. Любовь делает жизнь человека более полной, сердце – более глубоким, ум – более мудрым, и хотя человек переживает в этом мире скорби за себя и за других, в этих скорбях Господь подает ему нежданную и невыразимую радость. Поэтому заповедь не убий означает: «Не убей Бога в своем сердце, не убей любви к людям, не убей своего бессмертного духа, для которого истинная жизнь – это Бог». К греху убийства относится также гнев – страсть, которая делает человека добровольным безумцем. Святые отцы писали, что гнев как способность души был дан человеку вместе с такими силами, как разум и любовь. Гнев должен охранять душу человека от греха, как пес охраняет дом своего хозяина. Гнев на грех и страсти – это обратная сторона целомудрия, а гнев на демонов и на тех, кто пытается отлучить нас от Бога, неразрывно связан с любовью к Богу. Если бы наши праотцы употребили вовремя гнев как оружие и направили его против демона, то заповедь не была бы нарушена, а Эдем – потерян. После грехопадения силы души извратились, гнев вместо защитника сердца превратился в одну из язв, которые то скрываются на дне сердца, то выходят наружу. Если бы мы гневались на демона, который искушает и отводит нас от Бога, то гнев был бы нашим другом. Но получилось обратное: мы забываем о существовании своего истинного врага и обращаем гнев против человека – такого же, как мы, существа,– который так же, как и мы сами, страстен, несовершен, нравственно слаб и обманут демоном. Когда в собаку бросают камень, то она не видит кинувшей его руки, а бросается на этот камень и остервенело грызет его зубами. Мы видим человека, досадившего нам, но не видим демона, стоящего за его спиной,– главного виновника всех человеческих падений. В состоянии гнева мы считаем своего обидчика олицетворением порока и зла и своим гневом, как огнем, желаем испепелить его. Мы забываем, что в каждом человеке уживаются вместе добро и зло, составляя какой-то причудливый узор души, что даже святые могли иметь свои «слабости» и даже преступник имеет порой ту или иную добродетель. Вместо того чтобы считать врагом диавола, мы за врага принимаем человека, окрашиваем его в своем сердце в черный цвет, приписываем ему все пороки и затем начинаем свой суд над ним. В состоянии гнева какое бы то ни было оправдание невозможно – мы только обвиняем. Каждый промах, каждая ошибка человека представляются нам каким-то вселенским злом, подобно тому как мошка под микроскопом кажется огромным чудовищем. Но во время гнева мы обнаруживаем то, что накопилось в нашей собственной душе; какие-то залежи грязи собрались там, а теперь изливаются в словесной нечистоте. Когда человек гневается, то кажется, что из его рта брызжет зловонная жидкость. Какие слова употребляет он во время гнева? – Самые худшие из имеющихся в человеческом языке, и при этом, как ни парадоксально, ему кажется, что он стоит за правду, не замечая, что его «правда» смердит из-за непотребных слов. Если посмотреть на гневающегося человека со стороны, то он покажется похожим на сумасшедшего: его лицо теряет человеческое выражение и он становится подобным дикому зверю, который хочет вцепиться в своего противника зубами и когтями и разорвать его на части. Глаза загораются огнем ненависти, как глаза голодного волка. Лицо делается багровым, как будто налитым кровью, голос – похожим не на речь человека, а на звериный рев. И это лишь снаружи, а если бы мы могли заглянуть в сердце гневающегося, то увидели бы там адское пламя, кратер клокочущего вулкана. Гнев – это смертельный приговор, который мы выносим человеку, нередко становясь и исполнителями этого приговора. Сколько несправедливостей, жестокостей и преступлений совершается в состоянии гнева! А сатана – виновник греха – стоит рядом и насмехается над нами, над тем, что оружие, данное для борьбы против демона, человек направил против подобного себе, а демон остался незамечен и забыт. Надо сказать, что хотя в гневе человек неистовствует, бьет самого себя, кусает собственное тело, в это время он испытывает и какое-то тайное наслаждение гневом, удовлетворяет звериную страсть, влекущую к разрушению и убийству; он отдается во власть этой страсти – так, как самоубийца, закрыв глаза, бросается в пропасть. Когда же гнев проходит, человек, как бы пробуждаясь, видит, в каком плену он находился, видит, что он был только куклой на подмостках театра, а за «кулисами» прятался тот, кто дергал куклу за нити, чтобы она прыгала и плясала. Святые отцы заповедали нам ничего не говорить во время гнева – ни хорошего, ни худого, а лишь плотно сомкнуть губы, как плотно закрывают крышку банки, в которой копошатся ядовитые гады, пытаясь найти щель, чтобы вылезти через нее наружу. После гнева обычно приходит раскаяние, человек видит, как он был несправедлив, и потому делается вдруг мягким, как воск. Но это – только на время: свойство страсти гнева таково, что подобные вспышки часто повторяются. Мы должны помнить, что слово, напоенное гневом, не может исправить сердце другого человека, оно способно только озлобить или напугать. Гневаясь, так же невозможно защитить или восстановить правду, как и заставить диавола делать добро. Поэтому, когда человека начинает опьянять, словно вино, гнев, он должен вспомнить, сколько раз уже был обманут диаволом, сколько раз падал на одном и том же месте; вспомнить, что отдающийся гневу как бы бросается в объятия диавола и, подобно ему, становится в своем сердце человекоубийцей. Исх. 20, 13.– Ред. ^ Ср.: Ин. 8, 44.– Ред. ^ Вероятно, «два ножа» и «два убийцы» – это уныние и отчаяние. Или же иначе: чувство озлобления и совершенный под влиянием этого чувства грех.– Ред. ^ См.: Ин. 8, 44.– Ред. ^ Наверное, правильнее всего понимать это так: «Живет настолько, насколько любит».– Ред. ^

В качестве дополнения

Вопрос: Что нужно сделать, чтобы не рассердиться? Ответ: Для этого надо рассердиться, только не на человека, а на демона, который вводит человека в грех, является изобретателем, совершителем и завершителем всякого греха. Человека, провинившегося перед нами, мы видим, а демона, который бесконечно более виновен – и перед нами, и перед досадившим нам, видеть не можем. Поэтому мы просто забываем о его существовании и считаем причиной греха и источником зла человека, подобного нам. Есть аскетический прием: подавлять гнев, не давая ему прорываться наружу через злое слово, как вырывается из печи огонь. Расчет здесь правилен, но сами отцы признают, что этот путь долог: лишь постепенно человек может научиться сдерживать гнев, он еще продолжительное время будет борим мысленным гневом, которому поставил, как преграду, свои сжатые губы. Однако есть и другой метод, основанный на том, что гнев – это не сила, чуждая человеку, а способность души ограждать себя от греха и демона, но способность поврежденная, извращенная грехопадением, которая сама превратилась в грех. Гнев дан нам как оружие против демона, мы же обратили это оружие против человека, а в сущности, против самих себя. Второй метод заключается в том, чтобы перенести гнев на демона и те горькие слова, которые мы хотим обрушить на голову человека, обратить против демона, который действительно достоин этих слов. Скажем демону, который во время ссоры прыгает около нас: «Ты, диавол, негодяй, потому что стал негодным для Бога, тебя выкинули, как мусор, с неба на землю, и теперь ты занимаешься тем, что мучаешь нас. Ты безумен, потому что потерял самое главное – вечную жизнь, и нас стараешься лишить Небесного Царства. Ты подлец, потому что подлез к нам и кусаешь, как змея; ты искушаешь моего брата на грех, а потом прячешься за его спину, как будто тебя нет и виноват он один, но ты – главная причина его греха. Ты подущаешь меня, чтобы вместо того, чтобы любить моего брата и сочувствовать ему, я разгневался бы на него, оскорбил его и этим оскорбил Небесного Отца и Ангелов-хранителей, которых Господь послал для нашего спасения. Но я люблю моего брата и ненавижу тебя, изменника Богу, не подчиняюсь воле твоей, а проклинаю тебя именем Иисуса Христа, Который для нас – спасение, а для тебя – отвержение и гибель». Все, в чем мы хотим упрекать друг друга во время гнева, перенесем на демона, будем бранить и проклинать его, потому что над ним уже произнесено вечное проклятие. Одна из величайших и благодатнейших книг Священного Писания – Псалтирь – содержит в себе проклятие против демонов. Поэтому, когда закипит в твоем сердце гнев, скажи: «Проклят ты, сатана, и все дела твои. И да будет спасен брат мой и я – его молитвами. Ты завидуешь нам, потому что для тебя нет спасения». Поступая так, можно гневом победить гнев и страсть, разжигаемую демоном, обратить против него самого. Поступая так, можно сохранить любовь к брату и водворить в своей душе мир. Кроме того, надо помнить, что все происходит по Промыслу Божию, что Господь силен само зло обратить в добро, что скорби учат терпению и обнаруживают внутреннее состояние нашей души, которое часто скрыто от нас самих, что скорби надо принимать как епитимью, данную нам Богом для спасения. Итак, если в уме твоем появятся бранные слова, обрати их против демона: он автор этих слов, поэтому ты возвращаешь ему его собственность. Пророк Давид говорит: Законопреступныя возненавидех, закон же Твой возлюбих [1]. Любовь к закону Божию охраняется гневом по отношению ко греху. Демон искушает нас, когда мы тайно сочувствуем ему, но он не может действовать, когда мы гневаемся на него: гнев – это знак отвержения. Пс. 118, 113.– Ред. ^

Не прелюбодействуй

Седьмая заповедь гласит: Не прелюбодействуй [1]. Согласно учению святых отцов, в душе человека действуют три силы: мыслительная, раздражительная и желательная. Желательная сила – последняя из них и в то же время – первая по своей власти над душой человека: так часто именно она на уровне подсознания, как бы скрытая за кулисами, движет мысль и волю, определяет жизнь человека. До грехопадения человека эта сила проявлялась как непрестанное, неудержимое стремление души к Богу, образа – к Первообразу. Это было постоянным желанием, неутолимой жаждой души созерцать Божественную красоту. В «Песни песней» Соломона Бог является в образе жениха, а душа – невесты, связаных друг с другом неразрывной, вечно девственной любовью, крепкой, как смерть, глубокой, как сама жизнь. В Библии Бог именуется ревнителем [2]. Это особая ревность – как динамика любви. Бог негодует на душу, когда ее очи опускаются вниз, на землю, отвращаются от Него. Аскеты почитали блудом увлечение миром, доходящее до забвения Бога, когда творение становится для человека дороже Создателя. Мир – это величественная картина Божественной славы. В нем душа может находить отблески мудрости, могущества и красоты его Зиждителя, возводить ум от многообразия творения к единому Началу, восхвалять любовь Творца, даровавшего нам жизнь, изведшего нас из небытия, как из некой темной бездны, обещавшего нам вечное блаженство. Но может быть и другое: человек влюбляется в этот мир, «присасывается» к нему, точно щупальцами, своими страстями, опьяняется миром, забывает о вечности и готов продать этому миру свою душу. Апостол Павел пишет: не упивайтесь вином, от которого бывает распутство [3]. Вино страстей, экстазы ложной мистики, упоение мощью человеческого разума – все это душевный блуд. Сердце отпадает от Бога и сочетается с внешним и чуждым ему. В Библии участие в языческих ритуалах (к которым все больше и больше приближается современное искусство) также называлось блудом. Подобным образом и в Апокалипсисе учение гностиков, стремившихся проникнуть в христианские общины, именуется развратом, ненавистным Духу Святому [4], а ложная пророчица представляется в образе блудницы [5]. Можно сказать, что вся культура древнего языческого мира, его философия, искусство, его внешняя красота и внутренняя пустота, его мистерии и сатанинские оргии воплотились в Апокалипсисе в образе вавилонской блудницы, напояющей мерзостями весь мир [6]. Богоотступничество в виде богоборчества и ложных учений, а особенно тайные мистические секты,– все это блуд, оскверняющий землю. В Библии написано: «И земля была убита кровью их» [7] – кровью человеческих жертв, принесенных идолам. Если Ветхий Завет сурово карал за прелюбодеяние, то Новый Завет требует от нас также чистоты помыслов и желаний. Грех блуда многолик и многообразен. Вожделение в сердце, с которым человек не борется, уже блуд. Блуд подобен мутной струе, которую испускают из себя человеческие глаза: словно взгляд одного человека облил другого липкой, зловонной грязью. Блуд может обнаруживать себя в звучании голоса: иногда человек говорит по-видимому о чистом или даже святом, но в самом голосе и дыхании его слышится скрытое сладострастие. Порой движение головы или улыбка человека служат безмолвным знаком, что он внутренне готов к блуду. Проявлением блуда святые отцы считали и смех и шутки. Смех уничтожает, как бы поедает человеческую стыдливость, шутки располагают к дерзости, а дерзость, по слову преподобного аввы Агафона, «подобна сильному, жгучему ветру, от которого, когда он подует, все бегут и который портит всякий плод на деревьях» [8], то есть все доброе в душе. Из всех чувств самое опасное – осязание. Если уже один лишь взгляд передает весть, которая превращается в какую-то невидимую цепь, привязывающую людей друг к другу, то прикосновение – это начало плотского падения. Страстное прикосновение возбуждает в душе похоть – этого, по выражению святых отцов, «домашнего беса», который неразлучен с нами. Он точно просыпается и выползает из темных подземелий души. Через прикосновение передается некая энергия блуда, чем-то напоминающая энергию электричества, когда один провод соединен с другим. Некоторые скажут: «Я не ощущал никакой духовной борьбы, не замечал в себе похотливых мыслей, и мне кажется, что здесь преувеличение. Может быть, это излишнее предостережение вызвано каким-то невротическим страхом». Но дело в том, что наша душа, ее жизнь – тайна для нас самих. Наше сознание лишь верхушка айсберга, большая часть которого скрыта под водой и недоступна для глаз. Святые отцы говорят об обителях души, расположенных, как этажи в башне, одна под другой [9]. Современные психологи называют неконтролируемую область души подсознанием; там, в глубине подсознания, оживают страсти. Но человек может не заметить этого, как живущий на верхнем этаже не заметит пожара, который начался с подвала и постепенно охватывает дом. Вначале, при самом возникновении страсти, человек может воспринять ее как чистую любовь или невинное наслаждение. Чувства обманывают его, и возможность самоконтроля оказывается практически парализованной. Обычно человек замечает опасность своего положения только тогда, когда уже становится пленником страсти. Нередко, переживая неожиданное падение, он даже не понимает, что произошло, почему он внезапно переменился, почему поддался такому искушению, которое прежде ненавидел и презирал. А случилось все лишь потому, что незаметно для себя он собрал горючее вещество, которое мгновенно вспыхнуло от искры. Мы говорим здесь о падении как о крайнем случае, но само прикосновение и телесные ласки уже омрачают ум человека и поднимают со дна его души какую-то муть, как ил со дна пруда. Может ли человек не чувствовать действия страсти? Бесстрастие – это состояние совершенства, состояние, которого достигали немногие и из святых; бесстрастие – это чудо. Чаще всего мы не испытываем страсти, когда демон обманывает нас, когда он, по слову преподобного Иоанна Лествичника, прикидывается мертвым, как лиса, которая хочет поймать неосторожную птицу [10]. Поэтому завет отцов: не верь своему телу, пока дыхание в твоих устах. Ни один грех, кроме гордости, не умерщвляет сердце так, как блуд. Молитва – это голубь чистоты, который не может найти для себя места в оскверненном сердце. Ни один грех не ввергает подвижника в такую тоску, доходящую до отчаяния, как блуд. Падший подвижник ощущает себя наполненным скверной, собственная душа кажется ему черной, словно одетой непроницаемой тьмой. Замечено, что от блудника исходит какое-то духовное зловоние, напоминающее запах гниющего мяса. Апостол Иуда писал, что должно гнушаться даже оскверненной ризы [11]. Некоторые виды искусства представляют собой воплощение эротики и секса, выраженных в ритмах музыки и движениях, например балет (мы уже не говорим о современном авангардном искусстве, похожем на то, что в старину называли «свальным» грехом). Чтение романов (речь идет не о порнографии, а о классической литературе) заставляет человека переживать чувства и страсти персонажей этих произведений, а почти в каждом из них плотская любовь занимает главное место. Это точно стержень, вокруг которого закручена пружина сюжета. Святые отцы говорят, что замедление вниманием на греховном помысле или образе уже сочетает с ним душу и оскверняет сердце. Святые отцы называли диавола живописцем, который рисует в уме человека обольстительные картины, а теперь эту демонскую работу над душой человека взялся исполнять телевизор, словно диавол, утомившись за семь тысячелетий, передал машине свою «программу». Телевизор превратил дома сначала в театры, а затем в блудилища. Нам могут возразить, что нередко по телевидению передают и новости о достижениях науки, показывают исторические памятники, знакомят с жизнью животного или растительного мира, что по телевидению могут выступать люди, призывающие общество к повышению его нравственности, то есть на экране – смесь доброго и худого, пусть каждый выбирает, что хочет. Но ведь грех живет в нашей душе, и наша развращенная воля ищет греха, как подобное ищет подобного. Рыба, заглатывая крючок, не может избавиться от него, и человек, растливший себя у телевизора, уже принадлежит ему. Единственный способ вырваться из этого плена – выкинуть телевизор из своего дома, как выбрасывают на свалку ненужную вещь. Здесь невозможны перемирия и компромиссы. Телевизор – это враг, прокравшийся в дом, которого надо вытолкнуть ударом ноги. Квартира, где находится телевизор, в духовном отношении похожа на помещение, в котором лопнула канализационная труба и стоит невыносимое зловоние. Сколько забот и волнений доставляют родителям болезни их детей! Но то, что перед телевизором дети растлевают свою душу, мало кого беспокоит. Поэтому те, кто смотрит телепередачи, ежедневно нарушают заповедь не прелюбодействуй. Они настолько привыкают к этому визуальному разврату, что не представляют потом, как без него можно жить. Древние апологеты писали, что особенно излюбленными для демонов местами являются языческие храмы, где приносятся кровавые жертвы идолам и где совершается ритуальный разврат: они, демоны, как бы питаются парами от человеческой крови и запахом блуда. Поэтому в домах, где на голубом экране телевизора совершается то, что прежде творилось втайне, поселяются темные духи, как стервятники около непогребенных трупов. Тот, кто смотрит телевизор, а затем идет в Церковь, похож на человека, который служит двум богам. По слову пророка Илии, поклоняющиеся Иегове и Ваалу хромают на оба колена [12]. А христианин, сделавший для себя телевизор «иконой», поклоняется одновременно Христу и Венере. Гомер писал о волшебнице Цирцее, которая посредством заколдованной пищи превращала людей в свиней. Но теперь люди, добровольно пожирая отбросы, становятся хуже животных. Хотя для христиан, постоянно оскверняющих себя «телеблудом», не закрыты двери храма (они могут молиться, им разрешают участвовать в Таинствах), но они лишены самого главного – богообщения. Только после искреннего покаяния и по прошествии продолжительного времени может постепенно очиститься их сердце. Но есть еще более глубокая нравственная бездна, край которой там, где дно блуда: это – разврат; об этом сказала нам Библия – языком огня, испепелившего Содом и Гоморру [13]. Что нужно делать, чтобы бороться с этой страстью? Прежде всего не доверять себе, избегать любых поводов и причин к искушению, хранить свое сердце от греховных впечатлений и творить Иисусову молитву. Иисусова молитва и память о смерти не только защищают душу от греховных вожделений, но и очищают память, словно от следов и пятен, от воспоминания прежних грехопадений. Исх. 20, 14.– Ред. ^ См., например: ибо Господь, Бог твой, есть огнь поядающий, Бог ревнитель (Втор. 4, 24); также: Исх. 20, 5; 34, 14 и др.– Ред. ^ Еф. 5, 18.– Ред. ^ См.: Откр. 2, 14–15.– Ред. ^ См.: Откр. 17, 1.– Ред. ^ См.: Откр. 17, 2, 4.– Ред. ^ См.: и убиена бысть земля их кровьми (Пс. 105, 38).– Ред. ^ Цит. по: Преподобный авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания… Репр. М., 1995. С. 72.– Ред. ^ См., например: Преподобный Макарий Египетский. Духовные беседы. Слово 1, главы 11 и 12. Репр. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994.– Ред. ^ См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Слово 15, глава 16.– Ред. ^ См.: Иуд. 1, 23.– Ред. ^ См.: 3 Цар. 18, 21.– Ред. ^ См.: Быт. 19, 24–25.– Ред. ^

В качестве дополнения

Вопрос: Почему губителен секс? Ответ: Он лишает человека богообщения – а следовательно, и Царства Божия, которое, по слову Спасителя, внутри нас есть [1]. Заповеди Божии представляют собой нравственные догматы. Завет – это союз, заключенный между Богом и человеческой душой. Бог обещает человеку Свою любовь и вечную жизнь; Он обещает ту Божественную силу, которая называется благодатью; Он обещает воскрешение души и духовную радость на земле, начало богообщения, посредством которого душа человека становится причастницей Божественной жизни и Божественных совершенств; Он обещает нам то, что не видел глаз, не слышало ухо и что не приходило на сердце человеку [2], то есть полноту радости в тех переживаниях и состояниях, которых никогда не испытывал человек. Заповеди – это условие союза. Образно говоря, на них, как на стержень, человек должен нанизать свою жизнь, свои мысли, слова и поступки. Заповеди неразрывно связаны друг с другом, как звенья одной цепи: порвется одно звено – и распадется вся цепь. В Ветхом Завете дана заповедь не прелюбодействовать, в Новом Господь требует целомудрия не только в поступках, но и в мыслях: кто смотрит с вожделением, тот уже прелюбодействует [3]. В заповедях блаженств Господь говорит: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят [4]. Значит, непременное условие для богообщения – чистота сердца. Нечистые сердцем не смогут увидеть Бога, увидеть не визуально, а через особое чувство сердца, просвещенного благодатью. Видеть Бога – значит иметь в своей душе Божественный свет. Святые отцы считали борьбу с блудом одной из самых трудных и опасных для человека, они называли блуд параличом духа. У преподобного Иоанна Лествичника можно найти утверждение, что блуд – самый тяжелый грех после человекоубийства [5]. Человек, поддавшийся другим страстям, согрешил, а совершивший блуд – пал, то есть он сбит с ног демоном и беспомощно лежит на земле. Нужны многие годы покаяния, чтобы блудник вполне получил не только прощение, но и потерянную через грех благодать [6]. Святые отцы учат нас контролировать зрение, слух и прочие свои чувства, чтобы через них не входила в душу никакая грязь, особенно блудная нечистота, иначе пять наших чувств становятся, как пишет преподобный Симеон Новый Богослов, пятью окнами смерти. Хотя бы блудник и посещал церковь, но прежде покаяния и исправления жизни внутренняя, таинственная жизнь Церкви остается для него закрытой – так слепой, стоя на солнце, не может видеть света. Только с покаяния начинается возвращение блудника к жизни, но требуется, как уже было сказано выше, продолжительное время, чтобы очистить сердце от гноя и грязи этого гнусного греха. В Апокалипсисе святой апостол и евангелист Иоанн Богослов свидетельствует о том, что блудники и прелюбодеи, так же как убийцы и чародеи, не войдут в Небесный Иерусалим [7]. И святой апостол Павел пишет: Не обманывайтесь, блудники Царства Божия не наследуют [8]. При этом в один ряд с блудниками он ставит тех, кто занимается искусственным раздражением своего тела [9], тем, что в Библии названо грехом Онана [10]. По сути дела, этот грех предлагается почти во всех руководствах по употреблению противозачаточных средств и так называемому «планированию семьи». Что касается грехов противоестественных, то апостол Павел считает, что о них мерзко даже говорить (См.: Еф. 5, 12.– Ред.). Итак, мы должны сказать прямо и откровенно: секс во всех его проявлениях лишает человека вечной жизни и Бога. Нам скажут: «Теперь другой взгляд на секс». Да, в этом заключается одна из причин внутреннего отречения христиан от Христа. Поэтому христианские регионы и стали сегодня «постхристианскими». Поэтому катастрофически уменьшается внутренний двор Церкви, то есть число тех, чьи сердца действительно находятся в световом поле благодати. Секс уничтожает человеческую личность, он расслабляет волю человека, делает его рабом страстей, похожим на лодку в открытом море во время шторма, которая потеряла управление и оказалась всецело во власти волн. Секс разрушает человеческую нравственность. Для христианина нравственность – это прежде всего состояние души. А для современного человека – всего лишь определенные нормы общежития. Поэтому современный человек двойствен, для него нравственность – это казаться нравственным. Последствие секса не деторождение, а детоубийство. Поэтому секс по природе своей неестествен и жесток. Секс уничтожает уважение людей друг к другу и к себе самим. Секс и разврат сужают жизнь человека до удовлетворения темных инстинктов, живущих где-то на дне подсознания, притом искусственно деформированных, извращенных и искаженных. Человек привыкает смотреть на себя, на других и на саму жизнь бесстыдно и цинично. Если человек только кусок животной плоти, то где место верности и правде, кому быть верным, перед кем говорить правду, да и кому она нужна? Поэтому в наше время ложь и лицемерие становятся универсальным принципом общения. Правда и честность, верность и постоянство – это слова, которыми ловко спекулируют. А если человек живет согласно нравственным принципам, то он вызывает глухое раздражение, в лучшем случае его воспринимают, как чудака, вроде Дон Кихота, а в худшем – как врага общественного спокойствия. Секс, насадителями и защитниками которого в значительной степени являются литература и искусство последних двух веков, в действительности делает жизнь человека бессмысленной, серой и скучной. Если человек преодолеет террор общественного мнения и массовый «гипноз», то положа руку на сердце он должен будет признать, что в культивируемом сексе, который прокручивается по всем каналам телевидения и въелся, как грязь, в человеческую жизнь, нет ничего благородного и ничего радостного, но наоборот – столько унизительного и пошлого! Здесь происходит отключение сознания, как при употреблении наркотиков и алкоголя, а затем человек переживает период внутреннего опустошения и отвращения к самому себе. И здесь, как у алкоголика, появляется зависимость от яда этого греха и происходит постепенная деградация личности на духовном, душевном и даже телесном уровне. Есть еще один, мистический, аспект секса и разврата. Первым обетованием Бога нашим праотцам были слова: «Семя жены сотрет голову змия» [11]. Обряд обрезания в Ветхом Завете имел символическое значение – посвящение потомства Богу. В Новом Завете супружество возведено в степень Таинства. Разврат и секс – посвящение семени диаволу, и это не простой образ или символика. В демонических ритуалах действительно существуют обряды посвящения семени диаволу, потенции жизни – человекоубийце. Секс и разврат являются атрибутом черной магии, свальным грехом заканчиваются празднества в сатанистских сектах. Демоны собираются на запах блуда, словно вороны, слетающиеся к трупу. Человеческое семя становится их добычей, но об этом подробно вряд ли надо писать. Поэтому секс и разврат – это сила, демонизирующая мир, это та страшная опасность, о которой забыли или на которую намеренно закрывают глаза, чтобы не видеть ее подлинного, отвратительного образа. Первый потоп превратил землю в океан. Последний – сожжет и в то же время обновит ее в огне [12]. Но пока, в наше время, идет потоп грязи, в котором тонут не тела, а души людей. Ср.: Лк. 17, 21.– Ред. ^ Ср.: 1 Кор. 2, 9.– Ред. ^ См.: Мф. 5, 28.– Ред. ^ Мф. 5, 8.– Ред. ^ См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Слово 15, глава 47.– Ред. ^ В истории Церкви, в житиях святых можно видеть и такие примеры, когда павшие в грех блуда, обратившись к покаянию, вскоре сподоблялись милости Божией, видимого прощения своих прегрешений и даже благодатных даров. Однако их покаянный труд, их подвиг никогда не был легок, они оплакивали свои падения и терпели жестокую брань от бесов, искушения от людей, различные напасти и телесные недуги, как праведные воздаяния Божии за свою прежнюю греховную жизнь. См., например, житие преподобной Марии Египетской (память 1/14 апреля; в 5-ю Неделю Великого поста), преподобного Нифонта Кипрского (память 23 декабря/5 января), преподобной Таисии Фиваидской (память 8/21 октября), преподобной Пелагии Палестинской (память в тот же день) и др.– Ред. ^ См.: Откр. 21, 8.– Ред. ^ Ср.: 1 Кор. 6, 9.– Ред. ^ См.: Там же.– Ред. ^ См.: Быт. 38, 9–10.– Ред. ^ См.: Быт. 3, 15.– Ред. ^ См.: 2 Пет. 3, 10–13.–Ред. ^

Не укради

Восьмая библейская заповедь гласит: не укради [1], то есть не присваивай себе чужого. Нравственные обязанности человека заключают в себе его отношение к Богу, к людям, к миру, к самому себе, поэтому заповедь не укради распространяется на то, что принадлежит Богу, миру, людям и нам самим. Богу принадлежит человеческая душа. Он создал ее для Себя; человеческая душа – это объект Божественной любви, единственная драгоценность в сотворенном мире, которую Господь хочет иметь Своей [2]; только человеческая душа способна вместить любовь Божию, способна войти в таинственное единение с Богом, стать отражением и как бы отблеском Божественных совершенств. Священное Писание называется Заветом. Завет – это те условия, приняв которые, душа оказывается в поле Божественного света, поскольку человеческая воля согласуется с волей Божией: ведь для того, чтобы вместить любовь Божию, человек должен сам научиться любить Бога, дать благодати Божией место в своем сердце. Первое воровство, которое человек совершил и совершает постоянно,– это кража самого себя у Бога и предание себя этому временному, жестокому и чуждому ему по природе своей миру. Душа – искра Божественного света, она не может найти себя в материальном мире, и человек, украв себя у Бога, украл себя у себя самого. Человек состоит из души и тела, которые имеют свои нужды и потребности. Но бессмертная душа драгоценнее тела настолько, насколько небо выше земли и вечность больше земной жизни. Несколько десятков лет уделено нам для пребывания в этом мире. Однако большую часть этого времени мы тратим на свои телесные нужды и потому постоянно воруем то, что принадлежит душе. Мы созданы для вечной жизни, но, погружаясь в мирские заботы, в их мертвящую пустоту, мы похищаем вечность у своей собственной души. Христианин обязан воскресные дни и дни церковных праздников посвящать Богу, начинать и оканчивать день молитвой. Это время Господь определил для Себя, а мы употребляем его на земные дела и потому снова крадем принадлежащее Богу. Забывая о молитве или молясь небрежно, мы воруем свое сердце у Бога, Который сказал: Сын Мой, дай Мне сердце твое [3]. Вообще каждый грех – воровство самого себя у Бога, Которому мы должны принадлежать и рабами Которого лицемерно себя называем. Единственный, у кого мы не воруем, а кому, напротив, охотно отдаем,– диавол. Он чужой для нас дух. У него нет в нас своего. Однако мы проявляем к нему необыкновенную милость, делимся с ним всем, что имеем, вплоть до собственной души. Духовные блага неделимы. Бог принадлежит одинаково всем, насколько каждый человек внутренне способен вместить в себя любовь Божию, а преходящие блага этого мира скудны и ограничены, поэтому человек, погрузившись в мирскую жизнь, борется с другими за эти блага, хочет отнять их и присвоить себе. То, что мы называем «собственность»,– низший закон справедливости, который противостоит худшему – произволу. Это справедливость нашей падшей природы, это справедливость общества, живущего духом страстей и эгоизма. Сама собственность – это как бы неизбежное и меньшее зло, но она свидетельство того, как мало любви в нашем сердце и в этом мире: мы боремся с теми, кто имеет, как и мы, бессмертную душу и создан по образу и подобию Божию, за бездушные предметы, которые обречены на тление. В притче о неправедном управителе [4] повествуется о том, как человек злоупотреблял доверием своего господина и разворовывал его имение. Это имение – время жизни, силы и способности человека, которые он должен употребить на дела добра и милосердия. Но человек чаще всего употребляет их на удовлетворение своих похотей и страстей. Господь вызвал нас из небытия, и мы ничего не принесли с собой в этот мир. Все, что мы считаем своим,– «неправедное приобретение»; то, что мы имеем сверх необходимого,– знак оскудения нашей любви к людям. Поэтому Господь сказал: горе богатым [5]. Когда мы приобретаем больше, чем нам необходимо, то обездоливаем других. Но само приобретение и вещелюбие несут в себе возмездие человеку, налагая на него тяжесть забот, привязывая его к земле, отнимая у него время и силы, необходимые для главного. Возрастающие накопления, как сгущающиеся тучи, закрывают от нас небо и отнимают у души Бога. Преподобный Симеон Новый Богослов говорил, что потерял любовь тот, кто первый сказал «это мое», а не «это твое»; а первым здесь был Каин, который построил для своего семейства город, обнес его оградой и сказал: «Это мое» [6]. Слово «мое» – это воровство у любви. Бог есть любовь. Если мы имеем больше, чем нам необходимо, это грех против любви к людям, нашим братьям в Адаме и части нас в мистическом теле Христа – Церкви. Это грех против надежды. Мы забываем, что Бог не только Творец, но и Промыслитель, не только Промыслитель, но и Отец, Который не может оставить Своих детей, тем более когда они творят Его волю. Это грех против веры в то, что мы получим воздаяние за все свои дела в вечности, что милость более всех прочих добродетелей способствует вечному спасению. Впрочем, мы редко удерживаемся на грани и этой, как было сказано выше, мирской справедливости, то есть обладания лишь своей собственностью. Мы постоянно пренебрегаем ею, и наша внешняя «порядочность» часто оказывается просто маской вора. Многие не согласятся с этим, но пусть они посмотрят, насколько ложь въелась в нашу жизнь. А кто лжет, тот хочет скрыть; значит, нам все время приходится что-то скрывать. Как часто мы пользуемся доверчивостью людей и платим им неблагодарностью! Как часто мы выказываем ложное расположение к человеку, чтобы воспользоваться его услугами и помощью; как артисты, играем в «любовь» и вовсе не считаем за грех это лицемерие и продажное кокетство. А когда получим, что хотели, и человек станет уже не нужен нам, то смотрим на него как на незнакомого. Более того, зная, что мы должны быть благодарны этому человеку, мы раздражаемся на него, хотим от него отделаться. И здесь происходит парадоксальное, но обычное явление: человек платит злом за добро, и это тоже вид душевного воровства. Человек – образ и подобие Божие, и как бы низко он ни пал, образ Божий полностью не изглаживается в нем: если золото запачкано грязью, то мы все равно отнесемся к нему как к драгоценности, а не как к грязи. Но как часто мы оскорбляем человека, забывая, что он образ Божий, хотя образ потемневший, запыленный, трудноразличимый! И этим мы воруем у человека его вечное достоинство. Ангелы-хранители посылаются Богом на помощь людям, но и они служат человеку с любовью и охотой, как образу Божию, сострадая ему и не отвергая его, а мы из-за пустяков готовы образ Божий – человека – очернить самыми грязными словами и сравнить его с демоном. Это все равно что взять потемневшую от копоти икону, плюнуть на нее и растоптать. Господь говорит: Кто скажет человеку: «безумный», подлежит геенне огненной [7] – именно потому, что таковой отнял у человека славу образа Божия. Значит, оскорбляя человека, мы воруем у него то небесное достоинство, о котором писал псалмопевец Давид: Не много Ты (Господь) умалил его (человека) пред Ангелами [8]. Значит, в обращении с людьми мы постоянно оказываемся ворами. Как часто мы незаконно хотим подчинить себе другого человека, поработить его, превратить в какую-то вещь, принадлежащую нам! Даже Господь уважает личность человека. Он дал ему внутреннюю свободу, а мы привыкли смотреть на ближнего как на инструмент для исполнения своих желаний, планов, то есть как на фигуру на шахматной доске,– и это воровство у человека его свободы. Здесь надо сделать некоторое пояснение. Учитель отвечает за своего ученика, родители – за детей; свобода – это не произвол. Старший в какой-то мере отвечает за младшего, но здесь мы говорим о другом: не об обучении, послушании, а о подавлении человеческой личности, о злоупотреблении своим положением, о бессмысленной придирчивости, о беспрерывной духовной агрессии. Когда учителя или родители превращаются в каких-то рабовладельцев, то их дети и ученики становятся или безвольными существами, или мелкими бесенятами. Общество построено по иерархическому принципу на взаимном соподчинении, но злоупотребление этим принципом является воровством и грабительством. Власть старшего не должна игнорировать личность младшего, но должна иметь в виду его пользу, иначе она превращается в некий пресс. Но еще большую несправедливость человек совершает по отношению к самому себе. Он не может обобрать другого так полно, как самого себя, отнять у другого то самое драгоценное, что отнимает у себя. Мы говорим, что человек состоит из души и тела, но точнее будет сказать: из тела, души и духа, и именно духом он отличается от всех прочих населяющих землю существ. Дух – это обращенность к вечности, благодаря духу человек существует на грани между временным и вечным, между материальным и духовным. Дух человека общается с Богом. А у нас дух обворован, ограблен да еще избит. Душа, обратившаяся к земле, захватила в свою власть мысли, желания и стремления человека. Она похожа на узурпатора, который свергнул царя с престола и заставил его служить рабу, в данном случае – нашему телу [9]. Главная цель человеческой жизни – богообщение. Царствие Божие внутрь вас есть [10],– сказал Господь. Это Царствие – удел Ангелов – мы сами воруем у себя. Наша жизнь – постоянное воровство времени, которым можно было бы приобрести вечность, воровство времени у собственного духа для удовлетворения своих страстей, для пустых дел и еще более пустых разговоров. Если мы окинем свою жизнь внимательным взглядом, попытаемся понять, сколько времени отдали мы своему духу, а сколько – душе, то увидим, что духу мы оставили лишь какие-то малые крохи. Даже некоторые из святых, умирая, просили у Господа отсрочки для покаяния, а мы сами украли у себя время, которое невозможно вернуть, и нагими стоим перед готовой открыться вечностью. Исх. 20, 15.– Ред. ^ «Создал для Себя», «хочет иметь Своей» – эти и другие подобные выражения ни в коем случае нельзя понимать так, что Бог «нуждается» в человеке. Нет, Бог всесовершен и самодостаточен, Он ни в чем и ни в ком не может испытывать недостатка или нужды. Здесь речь идет о любви Божией к человеку, о высшем предназначении человека как существа, сотворенного по образу и подобию Божию.– Ред. ^ Ср.: Притч. 23, 26.– Ред. ^ См.: Лк. 16, 1–8.– Ред. ^ Ср.: Лк. 6, 24.– Ред. ^ См.: Быт. 4, 17.– Ред. ^ Мф. 5, 22.– Ред. ^ Пс. 8, 6.– Ред. ^ Это «противопоставление» души и духа у отца Рафаила, как можно видеть, проходит неоднократно. Но у него же говорится и о том, что «человек состоит из души и тела, которые имеют свои нужды и потребности», причем «бессмертная душа драгоценнее тела настолько, насколько небо выше земли и вечность больше земной жизни» (см. выше, с. 189). Поэтому естественно, что у человека, не знающего различия между тем, что есть дух и что душа, может возникнуть определенное недоумение. Тем более что у разных авторов эти понятия (дух и душа) иногда дифференцируются, иногда же сливаются, выступают в качестве синонимов. Прежде всего необходимо сказать, что, как пишет митрополит Макарий (Булгаков), «по учению Православной Церкви, человек “состоит из невещественной и разумной души и вещественного тела” (Прав. испов. ч. 1, отв. на вопр. 18), след. состоит из двух частей. И это учение есть учение как Ветхого, так и Нового Завета» (Митрополит Макарий (Булгаков). Православно-догматическое богословие: В 2 Т. Репр. М., 1999. С 444). Вместе с тем, однако, в Писании иногда можно видеть упоминание как о те-ле и душе, так о теле и духе. И более того: у апостола Павла встречаются два изречения, в которых душа ясно различается от духа и говорится особо о духе, душе и теле (см.: Евр. 4, 12 и 1 Сол. 5, 23). Митрополит Макарий комментирует это так: «Если слово Божие само себе противоречить не может, если оно так многократно и так ясно говорит только о двух частях в человеке; ес-ли сам ап. Павел с такой раздельностью изображает человека состоящим только из двух частей (1 Кор. 5, 3–5; 6, 20; 7, 34), то быть не может, чтобы в двух означенных местах душа и дух были различаемы в человеке, как особые самостоятельные части, а не в другом смысле. И действительно, они различаются только как две стороны и силы одной и той же духовной природы человека. Св. Павел… обозначает в душе дух, как высшую ее способность» (там же). Подобное сему мы находим и у отца Рафаила. В душе можно разграничить две области деятельности: познание Бога и жизненная деятельность, то есть то, что связано собственно с земной жизнью человека. И первую область следует отнести к высшей, вторую же – к низшей. Это разделение и проводит отец Рафаил, когда с определенной мерой условности говорит о духе и душе. «Дух,– согласно ему,– это око души, обращенное к вечности; душа – это внутренние глаза человека, обращенные к области земного бытия во всех его многогранных аспектах» (Архимандрит Рафаил (Карелин). Тайна спасения. М., 2002. С. 65).– Ред. ^ Лк. 17, 21.– Ред. ^

Не клевещи