Умение умирать или Искусство жить

К этому призывает нас девятая заповедь [1]. На славянском языке она звучит намного глубже и точнее: Не послушествуй на друга своего свидетельства ложна. Здесь две мысли, или два принципа: другой человек – это друг, и всякое ложное слово о нем – клевета. Прямое значение заповеди: «Не произноси сознательно ложь с целью опорочить человека, не лги на суде, не распространяй тайно ложных слухов, не превращай свой язык в уязвляющее людей змеиное жало». Но если змея поражает одну только свою жертву, в кровь которой выпускает яд, то клеветник отравляет многих, отравляет души тех, кто слушает его и общается с ним. Клевета похожа на заразную болезнь, которая передается от одного больного другому. Поэтому царь Давид сказал в назидание нам: Тайно клевещущего на ближнего своего изгоню [2]. Святые отцы говорили: «Не стыдись прервать клеветника. Слушая его, ты соучаствуешь в клевете». Люди, сами будучи поражены грехом, судят о других по себе, поэтому они охотно верят клевете. Кроме того, два порока, присущие нам,– гордость и зависть – тайно желают унижения и позора другим людям, чтобы человек мог услаждаться мыслью, будто он лучше прочих. Поэтому человек обычно ухватывается за клевету, как за лакомую пищу. Господь заповедал: Не судите [3]. В каждом осуждении человека содержится клевета. Мы ставим человеку оценку, как учитель на экзамене – ученику, выносим ему приговор, как судья – преступнику, говорим о нем так, словно видим самую сокровенность его души или словно вся жизнь его раскрыта перед нами. Свои домыслы о человеке, неверные и шаткие, основанные не столько на фактах, сколько на нашем личном отношении к нему, симпатии или антипатии, мы утверждаем как действительность. В глубине души считая себя безошибочными аналитиками чужих достоинств и недостатков, мы описываем личность другого человека, как ученый – инфузорию, которую он рассматривает под микроскопом. Осуждение – одно из проявлений гордыни, это страсть, которая дает возможность ничтожеству, очерняя других, любоваться собой. Часто люди собираются вместе именно ради осуждения. Как оживляются их лица, каким восторгом горят их глаза, когда они говорят о человеческих слабостях или пороках! С каким торжеством они приносят новости о своих соседях, точно добычу на общий стол! Почти всегда, осуждая и клевеща на других, они оправдывают себя тем, что «борются за правду». Но на самом деле здесь не осуждение порока, а патологическая внутренняя скверна самих судей-клеветников. Такие люди похожи на мух, ползающих по прилавку, на котором лежит мясо, или на червей, поедающих труп. Наше дело – исполнять заповеди, а не судить. Мы сами осуждены (собственными грехами) и нуждаемся в помиловании. Поэтому, осуждая других, мы тем самым как бы просим у Бога наказания за свои грехи, подобные тем, о которых говорим. Премудрый пишет: При многословии не миновать греха [4], потому святые отцы, словно на весах, взвешивали каждое свое слово. Но есть еще один вид клеветы. Это клевета на усопших. Наша оценка людей, живущих рядом с нами, очень ненадежна, а суждения о них поверхностны и односторонни. Между тем мы уверенно судим и выносим приговоры даже тем, кто жил столетия тому назад, то есть мы клевещем не только на живых, но и на почивших. В духовном плане клевета – это убийство и воровство: убийство доброго имени человека и воровство его чести. Клевеща на человека, мы превращаем его из ближнего в чуждого нам, отнимаем у себя возможность любить его, как заповедано Христом, и в мистическом смысле совершаем братоубийство. Душа человека (как наша, так и другого) – это тайна. Разве можем мы знать сердце человека, видеть его стремления, желания, его борьбу со своими страстями, добрые дела, совершенные им, условия, в которых он находился, демоническую силу, действовавшую на него и боровшуюся с ним? Конечно, нет. Поэтому наш суд о человеке никогда не будет свободен от клеветы, почему святые отцы и учили: «Внимай самому себе, суди самого себя, обличай самого себя». Твоя собственная душа – поле, заросшее сорняками и колючками, над которым нужно трудиться всю жизнь. Святые отцы говорили: «Если бы человек понял, что значит: от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься [5], то предпочел бы молчание». А ведь надо помнить и о том, что человек – образ и подобие Божие; следовательно, унижение образа относится и к Первообразу, становится как бы унижением Творца. Как же бороться с клеветой и осуждением – этим обычаем низких душ, этим желанием самоутверждаться в своих собственных глазах за счет уничижения и очернения других? Прежде всего клевета и осуждение – это дефицит любви – основы Евангелия. Поэтому если человек действительно хочет бороться со страстью осуждения, он должен тайно делать ближним добро и молиться за тех, кого в душе желал бы осудить. Затем деланием своим ему постоянно нужно иметь Иисусову молитву, в свете которой сердце познает всю низость и мерзость нашей обыденной клеветы. Осуждение – это тайное желание уничтожить другого, а молитва рождает чувство живого, непосредственного сострадания каждому человеку, когда ближний становится как бы нашим «двойником». Клеветник приносит вред, по крайней мере, трем людям. В первую очередь, самому себе, ибо грязь клеветы, прежде чем воплотится в слове, проходит через его собственное сердце. Затем тому, на кого он клевещет, потому что мало есть людей, которые могли бы переносить клевету спокойно и великодушно: большинство впадает в уныние и гнев, а нередко и отвечает своим обидчикам тем же самым. И, наконец, тому, кто слушает клевету: он мысленно сам начинает осуждать, как бы засасываемый топким болотом. Наслушавшись клеветника, он теряет любовь к человеку и превращается в участника заведомо неправедного суда над своим братом. Безоговорочно верящий каждому слову клеветника – чаще всего даже не соучастник, а своеобразный «медиум» клеветы, как бы зомбированный клеветой. Поэтому святые отцы любили повторять псаломский стих: да не возглаголют уста моя дел человеческих [6]. Единственная совершенная истина, исходящая из уст человека,– это слова молитвы. См.: Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего (Исх. 20, 16).– Ред. ^ Пс. 100, 5.– Ред. ^ Мф. 7, 1.– Ред. ^ Притч. 10, 19.– Ред. ^ Мф. 12, 37.– Ред. ^ Пс. 16, 4.– Ред. ^

В качестве дополнения

Вопрос: Какие вообще грехи совершает человек языком? Ответ: Язык подобен пламени, которое кажется малым, но при неосторожном обращении с ним может обратить в пепелище целый город. Язык подобен малому рулю корабля: он невидим в воде, но неправильный поворот его дает кораблю ложное направление, и чем дальше плывет корабль, тем больше удаляется от цели [1]. Человек назван словесным существом; через слово он обращает в молитве душу к Богу, через слово общается с людьми, через слово приобретает знания, и в то же время неосторожное обращение со словом, распущенность языка ввергает душу человека во множество грехов. Едва ли не половина всех грехов, которые совершает человек, происходит из-за злоупотребления великим даром Божиим – словом. Можно сказать, что во власти языка жизнь и смерть нашей души. Самый страшный грех словом – клятвопреступление. Когда человек клянется ложно, особенно именем Божиим, и призывает Бога в свидетели своих слов, он как бы отдает в заклад свою собственную душу. Он подвергает себя суду Божию как в вечности, так и здесь, на земле. Поэтому грех клятвопреступления называется вопиющим грехом: как пролитая человеческая кровь, так и он вопиет к небесам об отмщении. Клятвопреступник продает свою душу демону, печать Иуды невидимо лежит на его устах. Тот, кто отрекается от Бога,– клятвопреступник: он отрекся от обетов крещения, отрекся от благодати Божией, которую получил в Таинствах Церкви. Он потерял имя христианина. Есть и другой вид отречения от Бога – отречение от монашеских обетов. Монах, живущий в блуде,– постоянный клятвопреступник; по церковным правилам, если такой человек умрет без покаяния и возвращения к монашеской жизни, то его нельзя даже хоронить по-христиански [2]. Особенно страшно, когда такой человек является священнослужителем и совершает литургию: в каждом молитвенном возгласе он как бы произносит самому себе анафему. По откровению, которое было преподобному Макарию Египетскому, души таких людей идут в самую глубину ада См.: Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. (М., 1999. С. 298.– Ред.). Второй грех – это проклятие, которое человек произносит в состоянии гнева или обиды, иногда даже по отношению к близким ему людям. Проклинать человека значит желать ему наказания на земле и погибели в вечности. Особенно страшно проклятие священнослужителей, а затем – родителей по отношению к детям. Незаслуженное проклятие обращается против того, кто его произносит, а заслуженное омрачает и без того тяжелую жизнь навлекшего его на себя человека, оно как бы въедается в его кости, и он повсюду носит его с собой. Проклятие – это грех против евангельской заповеди: любите врагов ваших [3], против слов апостола: благословляйте, а не проклинайте [4]. Часто сам проклявший другого человека горько раскаивается в том, что он сделал, но слово уже произнесено, адское пламя вырвалось из его уст. Третий грех словом – это клевета, умышленная ложь, посредством которой мы хотим опорочить другого человека, сети, которые мы расставляем ему. В Священном Писании падший ангел именуется диаволом, то есть клеветником. Кто клевещет, кто плетет интриги, кто старается очернить другого человека, тот становится одного духа с диаволом. Клевета – вид человекоубийства через слово. Четвертый грех – осуждение. Господь сказал: У Меня отмщение и воздаяние [5], а человек берется судить других вместо Бога. Каждое осуждение содержит в себе ложь, хотя бы оно и казалось внешне правдоподобным. Ведь Господь будет судить человека не только по его делам, но и по состоянию его сердца, а глубина чужого сердца закрыта для нас, поэтому осуждающий своего брата – слепой судья. Господь сказал: каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить [6]. Значит, человек, осуждающий других, на самом деле осуждает себя. Он как бы требует у Бога наказания за свои грехи; осудить – значит не простить, а не простить – самому остаться непрощенным. Надо сказать, что четкой грани между клеветой и осуждением не существует и злоязычный человек почти всегда оказывается клеветником. Пятый вид греха – это ложь и притворство. В молитве Господней диавол назван лукавым, второе имя диавола – лжец. Господь сказал о Себе, что Его имя – Истина и тот, кто от истины, услышит Его голос [7]. Здесь мы находимся как бы между двух полюсов: истина ведет ко Христу, ложь – к сатане. Современный человек разучился быть самим собой. Он постоянно надевает на себя маски, постоянно играет и лжет. В наше время ложь стала каким-то всеобъемлющим, универсальным грехом. Человек перестал верить другому человеку, в этом заключается одна из причин, почему так тяжело живется в современном мире; ложью человек умертвил свое сердце и угасил любовь. Ложь делает молитву немощной: на небе слышен только голос сердца, а сердце – закрылось для молитвенных слов. Тот, кто сознательно лжет человеку, будет невольно лгать Богу. Ложь наполняет голову целой тучей помыслов. Человек скрывает ложь другой ложью. Один из видов лжи перед Богом – это самооправдание. Святые отцы сказали: «Если к грехам прибавится еще лицемерие, то душа остается неисцеленной». Шестой вид греха словом – это пошлые шутки и скверная брань. В этом случае человек своими словами распространяет вокруг себя духовный смрад; он похож на заряженную грязью бомбу, которая взрывается при малейшем прикосновении к ней и через слух сквернит души других людей; особенно же гнусна брань с упоминанием святыни или кощунственные шутки. Этот грех чаще всего бывает наказан здесь, на земле. Мы говорили о кощунственных шутках, но всякая шутка и насмешка также сродни кощунству. Шутник – младший брат сквернослова: человек – образ Божий, а в шутках этот образ является искривленным и обезображенным. Шутка – проявление души неблагоговейной и похотливой. Следующий вид греха словом – пустословие, навык говорить о ненужном и пустом, наполнять свою и чужую память случайным хламом. Пустословие – это желание говорить, переходящее в привычку. Если пустослов не выговорится, то чувствует себя больным и разбитым, точно алкоголик без вина. Пустословие удаляет благодать Божию. Пустослов становится бременем для окружающих, поэтому нам надо учиться великой науке – молчанию. Пустослов – враг своей души и вор чужого времени. К пустословию примыкает и многословие, но все-таки некоторым образом отличается от него. Многословный человек может говорить о нужном и полезном, но при этом он употребляет такое обилие слов, в котором вовсе нет необходимости. Многословный не может отделить главного от второстепенного; кажется, что он сидит на арбе [8], которая идет настолько медленно, что не знаешь, когда же она доедет, куда ей следует. Беседа с таким человеком оставляет чувство разбитости и утомления, внимание притупляется, и постепенно перестаешь даже понимать, о чем он тебе говорит. Многословие – это одновременно гордость, любящая самовыражаться, и отсутствие культуры мышления. К этому прибавляется также отсутствие уважения к собеседнику, у которого не спрашивают, хочет ли он слушать или же не знает, как выбраться на берег из этого потока слов. С кем особенно необходимо стараться не быть многословным? Во-первых, с человеком старше тебя по возрасту; во-вторых, с тем, кто лучше тебя знает дело, о котором ты говоришь, и понимает с полуслова; в-третьих, с монахом, который по чину своему должен заниматься внутренней молитвой, причем каждое лишнее слово мешает его внутреннему деланию; в-четвертых, с врагом, который хочет поймать тебя на слове, чтобы опорочить; в-пятых, с больным, которого ты пришел проведать; в-шестых, с человеком, у которого мало времени и расписана каждая минута; в-седьмых, с тем, кто беспрерывно перебивает тебя, смотрит во время разговора по сторонам и чаще всего на часы, кто отвечает невпопад (верный признак, что ты наскучил и человек не слушает тебя), кто в твоем присутствии сердится на жену и детей или грубо прогоняет кошку, которая, ласкаясь, трется о его ноги, кто, слушая тебя, закрывает глаза (это значит, что его от твоих слов уже клонит в дремоту. Ведь при интересном разговоре у собеседника глаза раскрыты широко и устремлены в твою сторону). И даже если всего вышеназванного нет, все равно – лучше не многословить. Не следует говорить о том, чего ты не знаешь, в чем ты не уверен, что связано с духовным вредом для слушающих тебя. Нужно говорить о том, в чем ты сведущ, что полезно для других, и при этом говорить кратко. Лучше, если у людей появится желание, чтобы ты говорил еще, чем желание, чтобы ты скорее замолчал. Даже в добром следует соблюдать меру. По слову Премудрого, нашел ты мед,– ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться им и не изблевать его [9]. Вопрос: Когда дискуссия может принести пользу? Ответ: Когда обе стороны хотят поделиться друг с другом информацией и желают выяснить истину и когда человек должен публично защищать свои убеждения. Вопрос: Могут ли споры и дискуссии привести человека к вере? Ответ: Есть два вида неверия: от незнания и от развращенности воли (причем худшее здесь – духовная гордость). Но если в первом случае можно побудить человека более серьезно отнестись к вопросам мировоззрения, то во втором в человеке начинает говорить уязвленное самолюбие, делающее его глухим (но не немым). Вопрос: Кому нельзя верить? Ответ: Человеку, который: много обещает; постоянно говорит о своей чести и о своих достоинствах; хвалит людей в лицо и порицает за глаза; при всяком случае клянется в любви и преданности; употребляет в своей речи слишком много шуток и пословиц. Вопрос: Когда следует прекращать дискуссию? Ответ: Когда человек стремится не понять того, с кем говорит, а утвердить свое собственное мнение. Когда предмет беседы незнаком и неинтересен для собеседника. Когда один перебивает другого. Когда человек повторяет одно и то же. Когда он не говорит, а декламирует, как артист на сцене (это значит, что доказательств у него нет и вместо рассудка в нем действуют эмоции). Когда человек игнорирует факты и вместо ответа на вопрос перескакивает с одной темы на другую. Когда считает себя во всем правым и не признает, что допускает ошибки. Когда человек выступает в роли всезнайки. Когда говорит не о принципах, а о личностях. Когда вместо доказательств выступают язвительные насмешки. Когда человек отвечает не по теме. Когда человек говорит слишком много, не давая собеседнику даже вставить слово (это признак самовлюбленного глупца, который не обладает четкостью мышления, а с наслаждением слушает свой голос, как меломан арию Карузо; в этом случае, если беседа продолжится, то будет уже не диалогом, а двумя изолированными друг от друга монологами). Если человек допускает некорректность в обращении, оскорбительные тон и выражения (юродство без святости теряет свое обаяние и превращается в обыденное свинство). Вообще нужно помнить, что в сердце суммируется жизнь человека и в разговоре, прежде всего, звучат содержание сердца и страсть души. Люди, находящиеся на разных духовных волнах, перестают понимать друг друга: от такой беседы происходит не сближение, а еще большее расхождение. Во всех случаях следует помнить признание преподобного Арсения Великого: «После бесед я часто раскаивался, а после молчания – никогда» [10]. См.: Иак. 3, 6, 4–5.– Ред. ^ См. правило седьмое IV Вселенского собора: «Вчиненным единожды в клир и монахам определили мы не вступать ни в воинскую службу, ни в мирской чин; иначе дерзнувших на сие и не возвращающихся с раскаянием к тому, что прежде избрали для Бога, предавать анафеме» (Каноны, или Книга правил святых апостолов, святых соборов, Вселенских и Поместных, и святых отцов на русском языке. СПб., 2000. С. 48–49).– Ред. ^ Мф. 5, 44.– Ред. ^ Рим. 12, 14.– Ред. ^ Втор. 32, 35.– Ред. ^ Мф. 7, 2.– Ред. ^ См.: Ин. 18, 37.– Ред. ^ Арба – повозка.– Ред. ^ Притч. 25, 16.– Ред. ^ Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. С. 53.– Ред. ^

Не пожелай…

Десятая заповедь Ветхого Завета гласит: Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего [1]. Она похожа на мост, перекинутый между Пятикнижием Моисея и Евангелием. Если первые девять заповедей десятисловия имели в виду главным образом общественную этику и были даны в форме запрещений, похожих на сеть, набрасываемую охотником на дикого зверя – на человеческие страсти (по сути, их цель и заключалась в ограничении и обуздании греха), то десятая заповедь относит понятие нравственности к внутренней, невидимой глазами жизни человека, к области его духа, к источнику его желаний и помыслов, к самому центру человеческого бытия, к его уму и сердцу. Десятая заповедь учит бороться с грехом в самом начале, в самом его зародыше, когда греховный помысл, выплывая из глубины сердца, как спрут из глубин моря, принимает форму образа или еще не высказанного слова. В ней выражено главное аскетическое правило: стоять умом и вниманием у своего сердца и уничтожать греховные помыслы, как садовник вырывает в своем саду первые побеги сорняка, пока они еще не пустили глубоких корней. Святые отцы говорили: Новый Завет в Ветхом скрывается, а Ветхий в Новом открывается. В десятой заповеди сокрыта мораль и нравственность Нового Завета, где главное – состояние человеческого сердца, а дела, поступки лишь проявление и отражение внутренней, сокровенной жизни человека. Святой Иоанн Кронштадтский говорил, что сердце – это в действительности сам человек. Основа всей аскетики – очищение сердца для того, чтобы в нем воцарился Господь. Десятая заповедь говорит о том, что человек не должен желать чужого, не принадлежащего ему, но в высшем, сакральном значении она запрещает желать всего, что чуждо человеческому духу,– страстно желать вещественного, преходящего, обреченного на тление и смерть. С этой заповедью смыкаются слова апостола Иоанна Богослова: Не любите мира, ни того, что в мире [2]. Страсти – это болезненные наросты души, это извращенные и деформированные чувства, это как бы ткань души, наполнившаяся гноем. Не желать чужого – значит не отдавать свое сердце страстям, так как страсти всегда желают чужого. Помыслы и страсти вращают наш ум, как ветер или поток воды – мельничные жернова. Страсти подобны пологу, скрывающему от нашей души свет Божества. Страсти и грех – враги Бога, препятствующие Ему войти в человеческое сердце, как в Свою обитель. Христос, словно нищий странник, стоит за дверями нашего сердца, которые закрыты нами для Него [3]. Но как не желать, если сердце желает, как бороться с помыслами, когда они подобны рою пчел, которые с жужжанием кружатся и ползают в нашей голове, словно в своем домике? Куда бежать от страстей, если они охватили нас, как пламя – дом? Прежде всего – исповедать пред Господом свою немощь и бессилие и внутренне взывать: «Спаси, помоги и помилуй, я не могу победить грех, но Ты – Победитель сатаны и ада – можешь поразить и победить грех в моем сердце». Святые отцы говорят о внутренней борьбе, как о битве Моисея с амаликитянами: когда Моисей крестообразно воздевал руки к небу, побеждали его воины, когда он опускал руки, побеждали амаликитяне [4]. Когда душа взывает к Богу, то не она, а благодать побеждает грех; когда она забывает о Боге, как бы опускает глаза вниз, то побеждают страсти; поэтому святые отцы советуют во время искушения молиться краткими молитвами, подобно тому как короткими и отрывистыми словами зовем мы на помощь во время смертельной опасности [5]. Но святые отцы открыли нам и другой способ духовной борьбы и очищения сердца – стоять с именем Иисуса Христа над своим сердцем, как на утесе над берегом бездонного моря, и отсекать помыслы при самом их приражении. Первое появление помыслов святые отцы называли прилогом. Прилог похож на плод древа познания добра и зла: его можно сорвать, но можно удержать свою руку; здесь еще нет греха, а только выбор. Но если мы помедлим, то наша страстная душа начнет испытывать сочувствие к помыслу. В этом сочувствии есть два элемента: наслаждение и интерес. Это – усвоение греха. Затем происходит сочетание с помыслом: душа как бы отдается ему, он уводит душу за собой, как обманщик уводит ребенка. Сочетание переходит в страсть, которая овладевает человеком, парализует его ум, зажигает в его сердце адский огонь. Эта стадия называется пленением. Человек становится пленником. Воля склонилась, покорилась страсти и перетягивает за собой ум: человек начинает обдумывать, как ему удовлетворить свою страсть. Затем грех воплощается в поступке: это уже падение. Благодать отступает от человека, до искреннего покаяния он пребывает под властью демона. Падение, повторяясь, переходит в привычку, а привычка въедается в саму природу человека, как ржавчина – в железо. И человек своими силами не в состоянии сопротивляться греховной привычке, он постоянно оказывается изменником самому себе. Но при помощи Церкви, ее Таинств, чистосердечной исповеди и молитв он может быть спасен, как вытянутый из водоворота реки; однако борьба эта очень трудная, здесь нужно особое послушание и смирение. Человек вырывается из лап диавола, но раны от когтей врага остаются в его сердце, и они долго гноятся и не заживают. Однако тяжелее всего истинное покаяние для тех, кто занимался прежде магией и оккультизмом. Какие страшные и неожиданные искушения воздвигает против них сатана! Но Господь говорит нам: мужайтесь: Я победил мир [6]. Потеря надежды – это духовная смерть. Чтобы исполнить десятую заповедь, надо стараться стяжать непрестанную Иисусову молитву: благодаря ей постепенно просветляются глубины сердца человека, хотя для этого нужно много времени и усилий. Великие дары Божии требуют великих трудов, иначе они легко теряются, поэтому те, кто хочет исполнить десятую заповедь, должны всегда иметь Иисусову молитву в устах своих. Постепенно имя Иисуса Христа сойдет в глубину сердца, и тогда человек испытает радость духовной чистоты – единственную истинную радость. Исх. 20, 17.– Ред. ^ 1 Ин. 2, 15.– Ред. ^ См.: Откр. 3, 20. Господь «стоит за дверями нашего сердца» не потому, что не может войти, ибо «воспрепятствовать» Богу не в силах ничто. Господь не желает входить в наше сердце, совершая при этом насилие над ним: так ценит Он свободу, которой нас наделил.– Ред. ^ См.: Исх. 17, 8–13.– Ред. ^ Во время искушения, восстания страстей, человек, как правило, приходит в состояние внутреннего смятения, его ум помрачается, рассеивается, и ему трудно бывает молиться многословными, охватывающими многие предметы молитвами. Молитва же краткая имеет то преимущество, что она проста, выражает собой самую сущность прошения человека, то главное, в чем он нуждается. Она скорее воспринимается умом и сердцем, скорее возводит человека к живому памятованию о Боге, Его вездеприсутствии и готовности скоро прийти на помощь к тому, кто о ней вопиет.– Ред. ^ Ин. 16, 33.– Ред. ^

Некоторые мысли о пути спасения

Десятая заповедь Ветхого Завета гласит: Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего [1]. Она похожа на мост, перекинутый между Пятикнижием Моисея и Евангелием. Если первые девять заповедей десятисловия имели в виду главным образом общественную этику и были даны в форме запрещений, похожих на сеть, набрасываемую охотником на дикого зверя – на человеческие страсти (по сути, их цель и заключалась в ограничении и обуздании греха), то десятая заповедь относит понятие нравственности к внутренней, невидимой глазами жизни человека, к области его духа, к источнику его желаний и помыслов, к самому центру человеческого бытия, к его уму и сердцу. Десятая заповедь учит бороться с грехом в самом начале, в самом его зародыше, когда греховный помысл, выплывая из глубины сердца, как спрут из глубин моря, принимает форму образа или еще не высказанного слова. В ней выражено главное аскетическое правило: стоять умом и вниманием у своего сердца и уничтожать греховные помыслы, как садовник вырывает в своем саду первые побеги сорняка, пока они еще не пустили глубоких корней. Святые отцы говорили: Новый Завет в Ветхом скрывается, а Ветхий в Новом открывается. В десятой заповеди сокрыта мораль и нравственность Нового Завета, где главное – состояние человеческого сердца, а дела, поступки лишь проявление и отражение внутренней, сокровенной жизни человека. Святой Иоанн Кронштадтский говорил, что сердце – это в действительности сам человек. Основа всей аскетики – очищение сердца для того, чтобы в нем воцарился Господь. Десятая заповедь говорит о том, что человек не должен желать чужого, не принадлежащего ему, но в высшем, сакральном значении она запрещает желать всего, что чуждо человеческому духу,– страстно желать вещественного, преходящего, обреченного на тление и смерть. С этой заповедью смыкаются слова апостола Иоанна Богослова: Не любите мира, ни того, что в мире [2]. Страсти – это болезненные наросты души, это извращенные и деформированные чувства, это как бы ткань души, наполнившаяся гноем. Не желать чужого – значит не отдавать свое сердце страстям, так как страсти всегда желают чужого. Помыслы и страсти вращают наш ум, как ветер или поток воды – мельничные жернова. Страсти подобны пологу, скрывающему от нашей души свет Божества. Страсти и грех – враги Бога, препятствующие Ему войти в человеческое сердце, как в Свою обитель. Христос, словно нищий странник, стоит за дверями нашего сердца, которые закрыты нами для Него [3]. Но как не желать, если сердце желает, как бороться с помыслами, когда они подобны рою пчел, которые с жужжанием кружатся и ползают в нашей голове, словно в своем домике? Куда бежать от страстей, если они охватили нас, как пламя – дом? Прежде всего – исповедать пред Господом свою немощь и бессилие и внутренне взывать: «Спаси, помоги и помилуй, я не могу победить грех, но Ты – Победитель сатаны и ада – можешь поразить и победить грех в моем сердце». Святые отцы говорят о внутренней борьбе, как о битве Моисея с амаликитянами: когда Моисей крестообразно воздевал руки к небу, побеждали его воины, когда он опускал руки, побеждали амаликитяне [4]. Когда душа взывает к Богу, то не она, а благодать побеждает грех; когда она забывает о Боге, как бы опускает глаза вниз, то побеждают страсти; поэтому святые отцы советуют во время искушения молиться краткими молитвами, подобно тому как короткими и отрывистыми словами зовем мы на помощь во время смертельной опасности [5]. Но святые отцы открыли нам и другой способ духовной борьбы и очищения сердца – стоять с именем Иисуса Христа над своим сердцем, как на утесе над берегом бездонного моря, и отсекать помыслы при самом их приражении. Первое появление помыслов святые отцы называли прилогом. Прилог похож на плод древа познания добра и зла: его можно сорвать, но можно удержать свою руку; здесь еще нет греха, а только выбор. Но если мы помедлим, то наша страстная душа начнет испытывать сочувствие к помыслу. В этом сочувствии есть два элемента: наслаждение и интерес. Это – усвоение греха. Затем происходит сочетание с помыслом: душа как бы отдается ему, он уводит душу за собой, как обманщик уводит ребенка. Сочетание переходит в страсть, которая овладевает человеком, парализует его ум, зажигает в его сердце адский огонь. Эта стадия называется пленением. Человек становится пленником. Воля склонилась, покорилась страсти и перетягивает за собой ум: человек начинает обдумывать, как ему удовлетворить свою страсть. Затем грех воплощается в поступке: это уже падение. Благодать отступает от человека, до искреннего покаяния он пребывает под властью демона. Падение, повторяясь, переходит в привычку, а привычка въедается в саму природу человека, как ржавчина – в железо. И человек своими силами не в состоянии сопротивляться греховной привычке, он постоянно оказывается изменником самому себе. Но при помощи Церкви, ее Таинств, чистосердечной исповеди и молитв он может быть спасен, как вытянутый из водоворота реки; однако борьба эта очень трудная, здесь нужно особое послушание и смирение. Человек вырывается из лап диавола, но раны от когтей врага остаются в его сердце, и они долго гноятся и не заживают. Однако тяжелее всего истинное покаяние для тех, кто занимался прежде магией и оккультизмом. Какие страшные и неожиданные искушения воздвигает против них сатана! Но Господь говорит нам: мужайтесь: Я победил мир [6]. Потеря надежды – это духовная смерть. Чтобы исполнить десятую заповедь, надо стараться стяжать непрестанную Иисусову молитву: благодаря ей постепенно просветляются глубины сердца человека, хотя для этого нужно много времени и усилий. Великие дары Божии требуют великих трудов, иначе они легко теряются, поэтому те, кто хочет исполнить десятую заповедь, должны всегда иметь Иисусову молитву в устах своих. Постепенно имя Иисуса Христа сойдет в глубину сердца, и тогда человек испытает радость духовной чистоты – единственную истинную радость. Исх. 20, 17.– Ред. ^ 1 Ин. 2, 15.– Ред. ^ См.: Откр. 3, 20. Господь «стоит за дверями нашего сердца» не потому, что не может войти, ибо «воспрепятствовать» Богу не в силах ничто. Господь не желает входить в наше сердце, совершая при этом насилие над ним: так ценит Он свободу, которой нас наделил.– Ред. ^ См.: Исх. 17, 8–13.– Ред. ^ Во время искушения, восстания страстей, человек, как правило, приходит в состояние внутреннего смятения, его ум помрачается, рассеивается, и ему трудно бывает молиться многословными, охватывающими многие предметы молитвами. Молитва же краткая имеет то преимущество, что она проста, выражает собой самую сущность прошения человека, то главное, в чем он нуждается. Она скорее воспринимается умом и сердцем, скорее возводит человека к живому памятованию о Боге, Его вездеприсутствии и готовности скоро прийти на помощь к тому, кто о ней вопиет.– Ред. ^ Ин. 16, 33.– Ред. ^

Таинство послушания

Десятая заповедь Ветхого Завета гласит: Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего [1]. Она похожа на мост, перекинутый между Пятикнижием Моисея и Евангелием. Если первые девять заповедей десятисловия имели в виду главным образом общественную этику и были даны в форме запрещений, похожих на сеть, набрасываемую охотником на дикого зверя – на человеческие страсти (по сути, их цель и заключалась в ограничении и обуздании греха), то десятая заповедь относит понятие нравственности к внутренней, невидимой глазами жизни человека, к области его духа, к источнику его желаний и помыслов, к самому центру человеческого бытия, к его уму и сердцу. Десятая заповедь учит бороться с грехом в самом начале, в самом его зародыше, когда греховный помысл, выплывая из глубины сердца, как спрут из глубин моря, принимает форму образа или еще не высказанного слова. В ней выражено главное аскетическое правило: стоять умом и вниманием у своего сердца и уничтожать греховные помыслы, как садовник вырывает в своем саду первые побеги сорняка, пока они еще не пустили глубоких корней. Святые отцы говорили: Новый Завет в Ветхом скрывается, а Ветхий в Новом открывается. В десятой заповеди сокрыта мораль и нравственность Нового Завета, где главное – состояние человеческого сердца, а дела, поступки лишь проявление и отражение внутренней, сокровенной жизни человека. Святой Иоанн Кронштадтский говорил, что сердце – это в действительности сам человек. Основа всей аскетики – очищение сердца для того, чтобы в нем воцарился Господь. Десятая заповедь говорит о том, что человек не должен желать чужого, не принадлежащего ему, но в высшем, сакральном значении она запрещает желать всего, что чуждо человеческому духу,– страстно желать вещественного, преходящего, обреченного на тление и смерть. С этой заповедью смыкаются слова апостола Иоанна Богослова: Не любите мира, ни того, что в мире [2]. Страсти – это болезненные наросты души, это извращенные и деформированные чувства, это как бы ткань души, наполнившаяся гноем. Не желать чужого – значит не отдавать свое сердце страстям, так как страсти всегда желают чужого. Помыслы и страсти вращают наш ум, как ветер или поток воды – мельничные жернова. Страсти подобны пологу, скрывающему от нашей души свет Божества. Страсти и грех – враги Бога, препятствующие Ему войти в человеческое сердце, как в Свою обитель. Христос, словно нищий странник, стоит за дверями нашего сердца, которые закрыты нами для Него [3]. Но как не желать, если сердце желает, как бороться с помыслами, когда они подобны рою пчел, которые с жужжанием кружатся и ползают в нашей голове, словно в своем домике? Куда бежать от страстей, если они охватили нас, как пламя – дом? Прежде всего – исповедать пред Господом свою немощь и бессилие и внутренне взывать: «Спаси, помоги и помилуй, я не могу победить грех, но Ты – Победитель сатаны и ада – можешь поразить и победить грех в моем сердце». Святые отцы говорят о внутренней борьбе, как о битве Моисея с амаликитянами: когда Моисей крестообразно воздевал руки к небу, побеждали его воины, когда он опускал руки, побеждали амаликитяне [4]. Когда душа взывает к Богу, то не она, а благодать побеждает грех; когда она забывает о Боге, как бы опускает глаза вниз, то побеждают страсти; поэтому святые отцы советуют во время искушения молиться краткими молитвами, подобно тому как короткими и отрывистыми словами зовем мы на помощь во время смертельной опасности [5]. Но святые отцы открыли нам и другой способ духовной борьбы и очищения сердца – стоять с именем Иисуса Христа над своим сердцем, как на утесе над берегом бездонного моря, и отсекать помыслы при самом их приражении. Первое появление помыслов святые отцы называли прилогом. Прилог похож на плод древа познания добра и зла: его можно сорвать, но можно удержать свою руку; здесь еще нет греха, а только выбор. Но если мы помедлим, то наша страстная душа начнет испытывать сочувствие к помыслу. В этом сочувствии есть два элемента: наслаждение и интерес. Это – усвоение греха. Затем происходит сочетание с помыслом: душа как бы отдается ему, он уводит душу за собой, как обманщик уводит ребенка. Сочетание переходит в страсть, которая овладевает человеком, парализует его ум, зажигает в его сердце адский огонь. Эта стадия называется пленением. Человек становится пленником. Воля склонилась, покорилась страсти и перетягивает за собой ум: человек начинает обдумывать, как ему удовлетворить свою страсть. Затем грех воплощается в поступке: это уже падение. Благодать отступает от человека, до искреннего покаяния он пребывает под властью демона. Падение, повторяясь, переходит в привычку, а привычка въедается в саму природу человека, как ржавчина – в железо. И человек своими силами не в состоянии сопротивляться греховной привычке, он постоянно оказывается изменником самому себе. Но при помощи Церкви, ее Таинств, чистосердечной исповеди и молитв он может быть спасен, как вытянутый из водоворота реки; однако борьба эта очень трудная, здесь нужно особое послушание и смирение. Человек вырывается из лап диавола, но раны от когтей врага остаются в его сердце, и они долго гноятся и не заживают. Однако тяжелее всего истинное покаяние для тех, кто занимался прежде магией и оккультизмом. Какие страшные и неожиданные искушения воздвигает против них сатана! Но Господь говорит нам: мужайтесь: Я победил мир [6]. Потеря надежды – это духовная смерть. Чтобы исполнить десятую заповедь, надо стараться стяжать непрестанную Иисусову молитву: благодаря ей постепенно просветляются глубины сердца человека, хотя для этого нужно много времени и усилий. Великие дары Божии требуют великих трудов, иначе они легко теряются, поэтому те, кто хочет исполнить десятую заповедь, должны всегда иметь Иисусову молитву в устах своих. Постепенно имя Иисуса Христа сойдет в глубину сердца, и тогда человек испытает радость духовной чистоты – единственную истинную радость. Исх. 20, 17.– Ред. ^ 1 Ин. 2, 15.– Ред. ^ См.: Откр. 3, 20. Господь «стоит за дверями нашего сердца» не потому, что не может войти, ибо «воспрепятствовать» Богу не в силах ничто. Господь не желает входить в наше сердце, совершая при этом насилие над ним: так ценит Он свободу, которой нас наделил.– Ред. ^ См.: Исх. 17, 8–13.– Ред. ^ Во время искушения, восстания страстей, человек, как правило, приходит в состояние внутреннего смятения, его ум помрачается, рассеивается, и ему трудно бывает молиться многословными, охватывающими многие предметы молитвами. Молитва же краткая имеет то преимущество, что она проста, выражает собой самую сущность прошения человека, то главное, в чем он нуждается. Она скорее воспринимается умом и сердцем, скорее возводит человека к живому памятованию о Боге, Его вездеприсутствии и готовности скоро прийти на помощь к тому, кто о ней вопиет.– Ред. ^ Ин. 16, 33.– Ред. ^

Часть 1

И в материальном, и в духовном мире существует некий неизменный принцип, который называется структурой. Без структуры невозможно бытие: от атомов до галактик. Разрушение структур – это взрыв, который влечет за собой уничтожение, а затем, как следствие, деградацию в последующих, возобновленных структурах. (Наглядным примером разрушения структур является атомный взрыв, который, образно говоря, выбрасывает дурную энергию, называемую радиацией.) Структура невозможна без соблюдения закона соподчиненности. Так устанавливается определенная иерархия, которая сохраняет не только бытие как организацию, но и осуществляет целевую установку бытия. Еще более, чем в мире материальном, четок принцип структуры в бытии мира духовного. Здесь из структур, известных нам, существуют структуры ангельская и церковная, соединяющие творение с его Творцом и являющиеся проводниками благодати. Нарушением ангельской структуры, первой катастрофой, подобной взрыву, потрясшему вселенную, было восстание Люцифера против Бога. «Радиация» этой катастрофы в виде греха, тления и смерти продолжает действовать в мире, все более нарастая за счет воли людей, подчинивших себя воле сатаны. Господь создал Церковь ветхозаветную и новозаветную, наподобие ангельской Церкви: с четкой структурой, в которой иерархия служит звеньями, соединяющими человека с Богом, своего рода «каналами», посредством которых благодать изливается на землю. Земная Церковь без иерархической структуры невозможна. Выпадение из Церкви, фактическое – как игнорирование ее или декларативное – как раскол, приводит человека к потере благодати и, следовательно, средств для спасения. Вне Церкви истинное благодатное богообщение совершенно невозможно. Вне Церкви могут быть лишь интеллектуальное и эмоциональное воодушевления, субъективные религиозные переживания, но не реальное присутствие Бога. Еще в большей степени принцип структуры и подчинения низшего высшему необходим для монашества. Послушание становится для монаха как бы «вторым дыханием». Если оно нарушено, то наступает медленная агония. Непослушание для монаха подобно малой революции, монах-ослушник включается в метафизическую стихию революции – в ломку иерархии. Надо помнить, что зло редко проявляется в своем демоническом обличии. Чаще всего сатана принимает вид светлого Ангела, и лишь впоследствии человек догадывается, что с ним беседовал тот змей, который ввел в погибель праотцев [2]. Однако и такое прозрение наступает не всегда. Начало революции и раскола – это чаще всего зависть, таящаяся под осуждением. Революционеры подвергали критике существующий строй в сравнении с неким воображаемым идеальным строем. Они указывали на ошибки, грехи, пороки, которые, по их мнению, могли быть уничтожены только с разрушением структуры. Эти обличения формально могли казаться правильными, но неправда революции заключалась в том, что в новых структурах зло и грех проявлялись с гораздо большей силой и революции обычно уничтожали не худшее, а лучшее. В среде современного монашества распространено мнение, что если нет духоносного наставника, то слушаться некого, и потому обет послушания, который произносится при монашеском постриге, многие склонны рассматривать как архаизм. Между тем держащиеся такой точки зрения не могут предложить взамен ничего, кроме чтения святоотеческих творений и, по возможности, руководства ими в своей жизни. Но книги святых отцов были написаны как раз в традиции преемственности и послушания и могут быть поняты только теми, кто и сам живет в русле той же традиции. Понять аскетические творения лишь на уровне интеллекта, «отвлеченно» невозможно. Даже если предположить, что человеку удалось бы понять мысль святых отцов (чего мы на самом деле не допускаем), то все равно без помощи благодати она не могла бы быть воплощена в жизнь: знать – одно, а иметь силы исполнить – совсем иное. Поэтому мы не видели ни одного монаха, живущего самовольно и при этом преуспевающего в духовном отношении. Можно справедливо указывать на недостатки монастырской жизни, на слабости игумена, на ошибки наставника, но будет величайшим заблуждением, если мы сочтем, что эти недостатки помешают нашей духовной жизни или лишат спасения. Послушание несправедливому игумену подобно послушанию раба-христианина злому господину, которое одобряет апостол Павел [3], тогда как причинами непослушания монаха служат его самомнение и гордость; причем непослушание сопровождается взрывом страстей, следствие чего может проявиться хотя и не сразу, но обнаружится непременно. Святые отцы выражали дерзновенную мысль, что в лице начальствующего среди подчиненных присутствует Христос (разумеется, не в греховных делах этого начальствующего, которые могут иметь место, а в самом принципе структуры). Выходя из послушания, монах повторяет тем самым грех сатаны. Теперь многие полагают, что жить в монастырях уже нельзя, нужно сидеть у себя в комнате и молиться Богу. Но может ли человек одной лишь своей молитвой победить страсти? Некоторые говорят, что, оставаясь в миру, можно выбрать себе наставника и слушаться его. Однако наставник не может заменить собой монастырь. Спасение и приобщение к благодати – это само бытие [4], и даже плохой монастырь в этом отношении намного лучше мира. Опять получается противоречие: не идут в монастырь или уходят из него, потому что больше нет наставников, и в то же время считают, что наставников можно найти в миру… Но необходимо прежде всего искать благодати Божией, которая одна только и может победить грех. Человеку, который предоставлен собственным силам, грех победить невозможно. Истинно духовная жизнь может быть построена лишь на основании смирения. И основание это должно все время углубляться и укрепляться: только в смиренном сердце действует Бог, только смиренному Он являет Свою силу. У отцов есть афоризм: «Бог слушает послушного» [5]. Критика монастырской жизни, хотя бы она и была формально правильной, основана на самомнении человека, считающего, что он понимает духовную жизнь лучше игумена, епископа и патриарха. При этом то главное, что дает человеку монастырь, как бы игнорируется и забывается. Часто монах, живущий в миру, постепенно духовно дичает, оставляет свое молитвенное правило, а затем забывает и об Иисусовой молитве. Некоторые из отцов также выражали мысль, что уже нет духоносных наставников, но никто из них не говорил, что на основании этого необходимо совершенно упразднить монастыри – из поврежденного корабля броситься в открытое море. Выше монастырской жизни может быть лишь жизнь отшельническая, но и для нее требуется приготовление в монастыре. Некоторые ропщут, что игумены заставляют много работать физически и потому мало времени остается для молитвы. Однако кто хочет молиться, тот найдет способ соединять молитву с работой. По крайней мере, во время практически любой работы можно читать Иисусову молитву или произносить хотя бы два слова: «Господи, помилуй». Искреннему послушнику дается в дар сердечная молитва, а непослушный «аскет» никогда не приобретет ее. Не слушая игумена, он не слушает Христа, поэтому слова молитвы остаются без ответа. А как часто непослушание происходит от уязвленного самолюбия! Если бы раскольник получил в Церкви высокий сан, то он посмотрел бы на нее другими глазами. Может быть, это относится не ко всем раскольникам, но к значительной их части. Мы знаем людей, которые ушли в раскол из-за того, что не получили обещанного прихода, остались в трудном материальном положении и не перенесли этого искушения; другие безуспешно домогались епископства, а затем решили «отомстить», произведя раскол. Мы видели, как некоторые оставляли обитель, чтобы поселиться поблизости от своих духовных отцов: женщины – около мужских монастырей. Но обычно ничего путного из этого не выходило. Только человек, пораженный духовной гордыней, может думать, что его присутствие и беседа заменят монахине монастырь. Такие самовольные «общины» обычно характерны своим духовным неустройством, царящей в них атмосферой нервной экзальтации и нередко – истеричности. Духовный отец становится в этом случае для членов общины в полном смысле этого слова центром их жизни, и часто само послушание подобным наставникам постепенно исчезает, сменяясь ревностью и соперничеством. Да, действительно, во время революции и последующего атеистического диктата, когда монастыри были закрыты и разграблены, возникла необходимость иметь своего рода скрытые монастыри в миру, именно в виде общины. Но монахи в них чувствовали себя подобно уведенным в вавилонский плен: псалом На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом… [6] отражал их состояние. Уход же из монастыря в наше время никак не оправдан. Преподобный Симеон Новый Богослов пишет о благочестивом юноше, который в миру, обремененный многосложными трудами управителя имения, достиг благодатной молитвы; однако прошло время, и этот человек, удивлявший преподобного Симеона своим скрытым подвижничеством и ночными молитвами, постепенно остыл, забыл свою прежнюю любовь и был похож на обезумевшего. Преподобный Симеон объясняет это тем, что благодать звала его в монастырь, но он промедлил, не послушавшись ее. Знаменательно, что у этого человека был старец, к которому он обращался, но не помогло ему и это. Мир постепенно завоевал его душу подобно тому, как от продолжительной осады в конце концов падает окруженная со всех сторон крепость [7]. Почему современные монахи говорят, что нет духоносных старцев? А разве с теперешними старцами нельзя спастись, хотя их и называют снисходительно не старцами, а «стариками»? Такие монахи считают, что духоносные старцы взяли бы их на свои руки и понесли в Небесное Царство, то есть облегчили бы им путь. Но это неверно. Прежние старцы дали бы им такие правила, что они весьма навряд ли смогли бы их вынести; а для древних аскетов такие правила, напротив, показались бы необычайным снисхождением. Современные старцы как раз подходят под уровень современных монахов, а мечта о возвращении ушедшего в прошлое – это романтика и, как вообще всякая мечтательность, от диавола. Господь награждает послушных монахов ради их послушания духовными дарованиями, в том числе непрестанной молитвой – этой монашеской радостью. Послушный среди многочисленных дел может иметь внутреннее безмолвие, а непослушный даже в одиночестве непрестанно будет колеблем бурей помыслов. Поэтому пусть помнят монахи, что послушание было и остается подражанием Христу, а непослушание есть подражание нашему древнему врагу. Преподобный Иоанн Лествичник заповедует игуменам терпеть немощи братии, кроме непослушания, которое гибельно как для самого человека, так и для тех, кто рядом. Непослушного он повелевает изгнать из монастыря, как были изгнаны из рая наши праотцы, чтобы дать ему возможность через скорби осознать свой грех и покаяться [8]. Комментарии от издательства, относящиеся к настоящей статье, см. в Приложении – Ред. ^ См.: Быт. 3.– Ред. ^ См.: Еф. 6, 5–7; Кол. 3, 22; 1 Тим. 6, 1; Тит. 2, 9.– Ред. ^ То есть, очевидно, должны осуществляться через само бытие человека, через его жизнь.– Ред. ^ «Авва Миос Киликийский говорил: послушание бывает за послушание. Если кто слушает Бога, и Бог того послушает». Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. С. 331.– Ред. ^ Пс. 136, 1.– Ред. ^ Существует между тем точка зрения, что настоящий юноша, о котором говорит святой, в действительности есть не кто иной, как сам преподобный Симеон. См. об этом, например: Епископ Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов. Нижний Новгород, 1996. С. 17–23.– Ред. ^ См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Слово особенное к пастырю, глава 14, 4.– Ред. ^

Часть 2

Мне запомнилась картина: к мусорному ящику подходит старик и роется в нем палкой. Он находит куски хлеба, остатки пищи и бережно складывает их в сумку, а затем уносит с собой. Судя по чертам его лица, по грустному выражению глаз, по его движениям, по всему облику, в котором еще заметны следы прежнего благородства, он принадлежит к тем обездоленным людям, которые стали ненужными в наше жестокое и меркантильное время. Я знаю, что это вовсе не какой-то исключительно редкий случай, что многие из представителей интеллигенции, даже ученые, оказавшиеся без средств, ищут пропитания около мусорных свалок, а некоторые – умирают от голода. …Мы переживаем время духовного голода; особенно остро чувствуют это монашествующие. Разрушены традиции прежнего монашества, часто монастырями управляют неопытные люди, часто «старцами» считают тех, кто сам еще не прошел вполне монашеский путь, не преодолел своей гордыни. В монастырях слышен безмолвный крик: «Мы голодаем!». Многие решают, что единственный путь – читать святоотеческие книги и по возможности руководствоваться ими. Но этот путь опасен. Основа монашества – это смирение, то, на что призирает и к чему преклоняется Бог. Книги не дают смирения. Они обогащают разум, они могут восхищать душу, но они подобны карте для путешественников. Можно изучить эту карту, но так и не выступить в путь, не пройти и шага. Мы все глубоко падшие грешники, но гордыня и лукавство делают для нас невидимой всю бездну нашего падения. Только свет смирения озаряет ее глубины, только истинные подвижники видят, что дно их души похоже на дно адское. Мы живем в состоянии неведения. Еще древние мудрецы сказали: «Познай самого себя», но без благодати сделать этого не смогли. Образно говоря, наша душа, единая и простая, для нашего рассудка есть что-то вроде башни, разделенной перегородками. Рассудок обычно видит только верхнюю площадку и не знает, что творится на нижних. Враги, демоны, может быть, уже давно сделали подкоп, проникли в эту башню, заняли ее внутренние помещения, а рассудок даже не подозревает об этом. Он страж, который видит лишь внешнее; он думает, что все спокойно и благополучно, до тех самых пор, пока враг не появится на верхней площадке; но тогда, как правило, бывает уже поздно, и рассудок становится беспомощным пленником восставших страстей, как внезапно схваченный и закованный мятежниками в цепи царь. Монашество – это предание, подобное преданию литургическому, которое самому человеку на основе одних лишь книг воспринять невозможно. Рассудок не смиряется от знаний, даже духовных. Напротив, не имея основания в виде послушания, он склонен гордиться и тщеславиться этими знаниями и нередко становится похожим на змею, которая и нектар цветов превращает в яд. Святые отцы учили: «Благодать возвращается тем путем, которым она покинула человека». Мы все пали в Адаме через его непослушание Богу, поэтому основа наших грехов – наша растленная, непослушная воля. Она может быть исцелена только послушанием: послушанием Церкви, послушанием иерархии, послушанием духовным руководителям; в их лице мы оказываем послушание Христу. Послушание рождает смирение. Смирение дает благодати возможность действовать в душе человека, и тогда человек видит, в какой страшной опасности он находится, какие ядовитые змеи гнездятся в его сердце, какие страсти, похожие на чудовища, таятся там: один пустынник говорил, что видит сатану, восседающего в его сердце, точно на троне. Но благодать не только показывает нам наш грех, она также связывает его. Подвижники безусловно утверждали, что победить грех своими силами человек не способен, как ребенок не способен одолеть исполина, что грех может быть побежден только благодатью Божией. Сильного (падшего первоангела) может победить и связать только Тот, Кто сильнее его [1]. Поэтому у монахов нашего времени лишь два пути: или «умереть от голода», то есть быть побежденными своими страстями и обманутыми демоном, или же довольствоваться теми скудными «остатками» от «пира» святых отцов, которые сохранились для нас, и теми «остатками» монашеского предания, которые еще существуют. Даже за послушание руководителям, не обладающим в полной мере необходимым опытом, Господь даст смирение – это царственное богатство монахов. Значит, человек не потеряет своей награды. Наши руководители не сошли с неба, они не пришли к нам со страниц патериков, они из этого мира, отравленного ядом, поэтому будем благодарны им за то, что они такие, какие они есть. Мы вспоминали о тех людях, которые внезапно превратились в нищих: не сумевшие преодолеть своей гордости и стыда умерли от голода, а смирившие себя нашли пищу в мусорных ящиках и остались живы. Промысл Божий благ и справедлив. Это значит, что мы недостойны лучшего, а возможно, что мы просто не понесли бы его. Пусть наше сравнение не покажется никому обидным. Мы говорим собственно не о людях, а о времени, об этом мире, пропитанном насквозь «радиацией» греха, о земле, которая из духовного Эдема превратилась в пустыню, опаленную огнем человеческих страстей. Те, кто в наше время идет к Богу, проходят через этот огонь, проплывают через море яда. У них, образно говоря, опалены крылья и душа в рубцах от ран. Они не сравнятся с прежними отцами, через них уже не струится, а как бы сочится каплями благодать, однако и этой благодати достаточно для спасения человека, лишь бы он тщательно собирал каждую каплю, как изнемогающий в пустыне собирает росу с камней. В Церкви семь Таинств. Но для монахов существует восьмое Таинство – послушание. Может быть, наше время дает возможность еще более глубоко смирить себя: слушаться духоносных отцов легче, чем людей с явными немощами, но кто слушает их ради Господа, кто видит в них «звенья» Церкви Христовой, тот получит награду за то, что не возгнушался чаши жизни с напитком бессмертия, сделанной не из серебра, а из свинца. Святые отцы учили: «Послушание выше поста и молитвы». Мы дерзнем сказать, что послушание выше самой любви, ибо любовь без послушания есть лишь душевное чувство, любовь без смирения – голос скрытых страстей. Послушание рождает смирение, смирение – покаяние, а покаяние – любовь, но не ту любовь, которую можно эмоционально пережить или представить в воображении, а прозрение духа, созерцающего красоту образа Божия в каждом человеке. Начало послушания – неосуждение и повиновение. Середина его – неверие себе, стремление отсечь свою волю как в большом, так и в малом. А бесконечный конец – чувство радости и покоя, чувство истинной свободы и в то же время страх: как бы в чем-либо незаметно не проявилась наша падшая воля с ее скрытыми страстями. Тогда человек готов повиноваться даже малому ребенку, только бы не повиноваться себе. Кто говорит, что ныне неопытные наставники, что игумены монастырей занимаются больше внешней, нежели внутренней жизнью, что не у кого спросить совета, те выбирают наставниками для себя самих себя, то есть свой гордый ум и разгоряченные страсти. А этими «наставниками» управляет в свою очередь невидимый «старец», имя которому диавол. Монашеская жизнь на протяжении всей христианской истории шла волнообразно, переживая спады и подъемы. Если монах будет находиться в послушании хотя и не у весьма опытного, но православного наставника, то он может научиться (даже на его ошибках) духовному различению добра и зла и сам сделаться опытным старцем. Поэтому те, кто горюет и сетует на внутренний упадок монашества, пусть не ищут прозорливых старцев, а станут искренними послушниками, и, быть может, как раз это-то и будет началом духовного возрождения. Более того, за искреннее послушание монахов, за их безропотность, подобную жертве, Господь даст мудрость и их наставникам. В каждом непослушании заключено повторение греха Адама, а в послушании – образ распявшегося за нас Христа. См.: Мф. 12, 29.– Ред. ^

Часть 3